Однажды Фредерика познакомили с моряком, которого, по-видимому, хорошо знали в обществе. Старики, собравшись вокруг обоих молодых людей, внимательно их рассматривали. А затем дядя Бен коротко произнес: «Годится!»
После этой встречи Фредерик проводил все свое свободное от работы время в обществе матроса. Вместе они заходили в битком набитые трактиры, расположенные в стороне от Нижнего Бродвея, и, облокотись о стойку, подолгу болтали с просоленными насквозь моряками, у которых земля еще ходуном ходила под ногами.
В конце августа в воскресенье Фредерик, как обычно, явился к мистеру Олду со своими тремя долларами.
— Я увожу миссис Олд в деревню и в следующее воскресенье не буду здесь, — сказал хозяин. — Ее мучит эта страшная жара. Приходи в тот понедельник,
Фредерик понял, что наступило время действовать. Всю неделю он исправно являлся на свою поденную работу, стараясь заработать как можно больше денег. В воскресенье вечером он незаметно проскользнул в маленький садик, примыкавший к дому на Саут Кэролайн-стрит. Анна ждала его там.
— Береги себя! Ох, береги себя! — шептала она,
— Скоро напишу тебе с Севера! — уверенно пообещал Фредерик.
Филадельфийский поезд, пыхтя, подходил на следующее утро к станции Балтимор, когда на платформе появился слегка пошатывающийся молоденький матрос. Несколько пассажиров-негров стояли в стороне, сбившись в тесную кучку. Все они уже подверглись тщательному осмотру. Нетерпеливый морячок и не подумал к ним присоединиться. Широкие штаны шлепали его по ногам, черный галстук, свободно повязанный вокруг шеи, сбился набок; озабоченно всматриваясь в глубь ведущей к вокзалу улицы, он сдвинул на затылок свою клеенчатую шапку. Кондуктор закричал: «По вагонам!», и в этот момент к вокзалу, дребезжа, подкатил ветхий наемный экипаж. Моряк подскочил к нему, распахнул дверцу и, прежде чем неповоротливый старик кучер успел опомниться, выхватил изнутри большой, видавший виды саквояж, сплошь обклеенный разноцветными ярлыками и туго перевязанный пеньковой веревкой.
— Черт бы тебя подрал! — на бегу бросил матрос кучеру. — Из-за тебя еще на корабль опоздаешь!
Поезд отходил; матрос вскочил на подножку последнего вагона. Кондуктор расхохотался.
Они проехали уже большую часть пути до Гавр-де-Грейс, когда кондуктор добрался, наконец, до последнего вагона, чтобы взять билеты у негров и проверить их бумаги. Проверка носила довольно поверхностный характер, так как он знал, что на станции это уже было проделано со всей основательностью. Кондуктор весело хмыкнул, увидав в глубине вагона чуть не сползающую с лавки фигуру матроса, успевшего уже погрузиться в крепчайший сон. Сразу видно, малый погулял ночку. Может быть, даже просрочил свой отпуск и теперь знает, что на корабле его ждут кандалы. Подумаешь, этих черномазых ничем не пронять! Виски да бабы — больше им ничего не нужно! Кондуктор шутливо потряс моряка за плечи. Тот раскрыл глаза и, моргая, уставился на белого.
— А ну, морячок, предъяви свой билет!
— Есть, сэр! — Матрос неуверенно пошарил в складках своей блузы и извлек довольно замусоленный кусочек картона. Парень был явно навеселе.
— А бумага, что ты свободен, у тебя тоже есть?
Моряк закатил глаза так, что одни лишь белки сверкали, и энергично затряс головой.
— Нет, сэр. Я эту бумагу в плаванье не беру, никогда не беру.
— Но ведь есть у тебя с собой что-нибудь, где сказано, что ты свободный, правда?
Физиономия матроса просияла.
— Да, сэр! Есть у меня такая бумажка, а на ней, значит, американский орел. Эта самая птичка и носит меня вокруг света! — Он вытащил откуда-то бумагу и осторожно развернул ее.
Кондуктор сразу же узнал матросский паспорт, бегло взглянул на изображение распростертого орла, кивнул и двинулся дальше по проходу.
Руки Фредерика дрожали, когда он снова складывал свою бумагу. В ней были указаны приметы человека, значительно более темнокожего, чем он. Стоило лишь кондуктору всмотреться в него повнимательней, и Фредерик был бы задержан, мало того — арест и жестокое наказание ожидало моряка, передавшего ему свой паспорт.
Но опасность еще не миновала. После Мэриленда они должны были проехать через Делавэр — еще один рабовладельческий штат, где охотники за беглыми невольниками подстерегали свою добычу.
Вскоре поезд прибыл в Гавр-де-Грейс, где Фредерику надо было переехать на пароме через реку Сускеганну. Он пробирался сквозь толпу к борту, чтобы стать спиной к другим пассажирам, и вдруг наткнулся на Генри в буквальном смысле этого слова!
Генри увидал его первым. В тот же миг он что было силы толкнул Фредерика в сторону, и поэтому шедший рядом мистер Уильям Фрилэнд так и не увидел молодого матроса.
— Что с тобой, Генри? — удивленно спросил мистер Фрилэнд.
У парня был такой вид, словно ему дурно.
— Ничего, сэр! Ровно ничего! — быстро ответил Генри.
Последним опасным пунктом, которого он страшился более всего, был Уилмингтон. Там ему надо было сойти с поезда и сесть на пароход. Беглец провел мучительный час ожиданья, но никто не остановил его; и вот он уже плывет по широкой, красивой реке Делавэр на пути в город квакеров — в Филадельфию.
Фредерик ничего не ел с самого отъезда и, поднявшись на палубу, почувствовал необычайную слабость. Он глядел на реку и думал, что нет на свете ничего более прекрасного. Настороженность, однако, не оставляла его ни на мгновенье.
Пароход пришел в Филадельфию к концу дня. Небо уже окрасилось малиновым румянцем, когда юноша впервые ступил на свободную землю. Хотелось петь и кричать от радости; но Фредерик спешил — его предупреждали, что нельзя нигде задерживаться; только в Нью-Йорке сможет он по-настоящему отведать вкус свободы.
Первого встречного негра Фредерик спросил, как ему попасть в Нью-Йорк. Прохожий показал ему дорогу на железнодорожную станцию на Уиллоу-стрит. Юноша поспешил туда и без труда купил билет. До отхода поезда оставалось несколько часов; Фредерик провел их в здании вокзала. Ожидание казалось бесконечным, но вот, наконец, он благополучно вошел в вагон и поезд тронулся.
Было еще совсем темно, но пассажиры начали выходить из вагона.
— Вылезай, матрос! — сказал Фредерику кондуктор. И, видя, что тот не понимает, пояснил: — Надо сесть на паром, чтобы переехать в Манхэттен.
В предрассветном тумане вырисовывались очертания Нью-Йорка. Хриплые свистки, раздававшиеся на пристани, звучали в ушах Фредерика как песня; корабельные склянки выбивали марш свободы. Он сошел по сходням, опустил на землю свой саквояж и оглянулся. Запруженная судами река напоминала оживленную, деловую улицу. Босоногий негр, прислонившись к столбу, наблюдал за Фредериком.
