Пахнуло полузабытой за время наступления окопной войной. Разведчики шли по ходу сообщения, то переступая через спящего солдата, то перескакивая через земляной горб не вполне законченного участка траншеи.
Лубенцов, проходя вдоль фронта, беседовал с командирами рот и взводов, с солдатами - преимущественно с пулеметчиками и снайперами, с полковыми разведчиками, с саперами и артнаблюдателями, подробно расспрашивая обо всем замеченном, нанося данные на карту и схему наблюдения. Он старался все делать как можно более тщательно. На рассвете полки будут подняты в атаку, и следовало поэтому уяснить себе и обобщить систему немецкой обороны, расположение огневых немецких точек и инженерных заграждений. Кроме того, следовало забыть о Тане, и Лубенцов добросовестно старался забыть о ней. Правда, слушая командиров, он иногда ловил себя на том, что думает о своей "старой знакомой". В такие минуты он сурово хмурил лоб и вспоминал генерала Сизокрылова. Строгое, спокойное лицо члена Военного Совета всплывало в его памяти, и это воспоминание каждый раз подхлестывало его и заставляло сосредоточиться на одном - на своей работе.
Так он продвигался вдоль фронта дивизии с юга на север, и план города понемногу заполнялся различными значками, обозначающими немецкие пушки, танки, пулеметные точки, проволоку, минные поля.
О Тане ему все-таки пришлось вспомнить еще раз: в одной землянке, у щели с пулеметом, он натолкнулся на своего попутчика - "хозяина" знаменитой кареты, капитана Чохова.
XVII
Капитан Чохов очень удивился, увидев майора-"чистюлю" в ватной телогрейке с двумя гранатами на поясе, во главе дивизионных разведчиков. Еще больше удивился он, узнав, что этот майор и есть тот знаменитый, удалой, неизменно удачливый и бесстрашный Лубенцов, начальник разведки дивизии, о котором ему не раз уже рассказывали солдаты.
Чохов смутился. Смутился и Лубенцов, но совсем по другой причине: весь мир словно сговорился напоминать ему об этой Кольцовой! Он нахмурился и сказал:
- Вот мы и встретились еще раз! Ну, рассказывайте, что вы наблюдали у немцев...
Чохов сообщил ему в немногих словах все, что видел. Он показал на плане города - на лубенцовском плане, уже, к удовольствию гвардии майора, дошедшем до командиров стрелковых рот, - расположение замеченных им и его солдатами огневых точек.
Пока Лубенцов наносил на свою схему данные Чохова, капитан следил за гвардии майором. Правильный профиль с чуть-чуть вздернутым носом, красивые, теперь крепко сжатые губы, высокий, чистый лоб с русой прядью. В душе Чохова шевельнулось нечто вроде зависти - не к славе Лубенцова, а к его какой-то явственно ощутимой душевной ясности и отсутствию всякого подобия рисовки.
Лубенцов сложил схему и сказал:
- Пошли, понаблюдаем!
Один из разведчиков тихо и настойчиво сказал:
- Вам, товарищ гвардии майор, поспать надо. Вы которую ночь не спите.
- Правильно, - поддержал его другой. - Мы сами понаблюдаем.
- Да я же спал, - возразил Лубенцов.
- Когда? - спросил первый разведчик. - Не видели мы что-то...
- Я по дороге из штаба армии спал, - сказал Лубенцов и сразу покраснел, вспомнив, что тут находится свидетель его "дежурства" с Таней позапрошлой ночью. Он быстро добавил: - Я в машине, когда ездил с членом Военного Совета, дремал...
- Не спали вы, товарищ гвардии майор, - жалобно произнес разведчик с квадратным лицом.
- Брось, Чибирев, - оборвал его Лубенцов, - пошли. Пойдете с нами? спросил он Чохова.
Чохов вышел вместе с разведчиками. Хлестал полуснег, полудождь "фашистский дождик", как называли его солдаты. Траншея перерезала холм, на восточном скате которого все остановились.
- Вот здесь удобно, - сказал Чохов.
Лубенцов посмотрел в бинокль и бросил Чохову с некоторым упреком:
- Далеко от немцев окопались...
В траншее сидели солдаты. Они разговаривали. Лубенцов прислушался. Черноусый старший сержант проводил, видимо, политбеседу. Он стоял у ручного пулемета, вглядываясь в серую пелену тумана перед траншеей, и одновременно говорил, время от времени поворачивая голову к внимательно слушающим солдатам:
- ...Гитлер, значит, социалистом назвался, а хозяев и пальцем не тронул. Это, конечно, нам понятно: фашисты - цепные собаки капиталистов. Почему же все-таки Гитлер назвался социалистом? Потому что социализм идея правильная, передовая, она в крови у рабочих, рабочий человек от нее отказаться не может. И не пошел бы он за Гитлером, если бы не обман. Что правда, то правда, немецкий рабочий... того... дал себя обдурить этому бандиту. - Он замолчал, потом сказал с горечью: - Вот я шахтер. Ну, и в Германии есть шахтеры. И я все думал: как же немецкие шахтеры, горняки, допустили до такого страшного дела? Как это они пошли на нас, русских шахтеров? Как это они рубали уголек для тех заводов, что строили самолеты, юнкерсы, бомбившие мою родную шахту, где я работал всю жизнь и где рабочие - хозяева? Как их так обдурили? Вот, сознаюсь, не думал, что можно так облапошить шахтера! - Он помолчал, потом хмуро объяснил: - Шахтера - это я к примеру говорю... Рабочего, одним словом. И тут, конечно, надо проявить большое рабочее, советское сознание и понять, что к чему, чтобы не обозлиться на немцев вообще, на всех: и на тех, что охмуряли, и на тех, которых охмуряли... И товарищ Сталин нам об этом говорил всегда...
- Ваш? - вполголоса спросил Лубенцов у Чохова, одобрительно кивнув головой.
- Парторг Сливенко, - ответил Чохов.
- Правильно говорит, - сказал Лубенцов, хитро прищуриваясь. - Умница. Не то что некоторые другие.
Чохов покраснел: он прекрасно понял, что хочет сказать этим Лубенцов. Разведчик, понятное дело, вспомнил об их недавней стычке.
Сливенко между тем вдруг запнулся и умолк. Потом крикнул:
- Смотрите: немцы зашевелились!
Маленькие фигурки немецких солдат перебегали по железнодорожной насыпи.
- Сообщите артиллеристам, - сказал Лубенцов.
Чохов быстро пошел к телефону в свою землянку. Наша и немецкая артиллерия заработали почти одновременно. Дуэль продолжалась минут десять. Немецкие снаряды рвались несколько левее, но очень близко.
- Ложитесь! - сказал Лубенцов, не переставая наблюдать.
Он засекал по огненным вспышкам, по звуку выстрела и силе разрыва позиции и калибры вражеской артиллерии. В этом деле Лубенцов не знал себе равных - артиллеристы всегда консультировались с ним. Приглядываясь и прислушиваясь, он негромко говорил сам с собой:
- Так... семьдесят пять миллиметров... Хорошо... Еще одно того же калибра в створе между вокзалом и депо... Прекрасно. Ого, какая махина! Не меньше ста пятидесяти пяти миллиметров... Постой, постой!.. Она же... Ложись, ребята!
Он пригнулся. Вслед за отвратительным свистом позади траншеи разорвался снаряд. Захрустела и разлетелась на куски одинокая ольха невдалеке от землянки Чохова. Засвистели осколки и куски дерева. Лубенцов осмотрелся и увидел командира роты. Чохов стоял на земляном горбе, до пояса высунувшись из траншеи, и курил с таким независимым видом, словно ехал в карете. Лубанцов усмехнулся полунасмешливо, полуодобрительно и подумал: "Экий хвальбишка! А смел, ничего не скажешь!"
