Осмотрев местность, мы поместились на берегу Тарима, как раз возле западного края самого Лоб-нора, в одной версте от небольшой деревни Абдаллы, где пребывает лобнорский правитель Кунчиканбек[98]. Кругом нас, по той и другой стороне Тарима раскидывались сплошные болота и озёра, так что едва отыскалась сухая площадка для нашей стоянки. Зато место для орнитологических наблюдений было очень хорошее: всякая вновь появлявшаяся птица тотчас же могла быть замечена.
Ожидание обильного пролёта птиц нас не обмануло. Едва лишь 3 февраля достигли мы берега Лоб-нора, как уже встретили здесь появившихся, вероятно, несколькими днями раньше, чаек — Larus brunneicephalus, и лебедей Cygnus olor; из последних, впрочем, замечен был лишь один экземпляр, да и то, быть может, здесь зимовавший. Назавтра показались первые прилётные турпаны [красная утка] — Casarca rutila, красноноски — Fuligula rufina, и серые гуси — Anser cinereus, a ещё через день — шилохвости — Dafila acuta, белые и серые цапли — Ardea alba, A. cinerea. Вслед за этими первыми гонцами, с 8 февраля, начался огромный валовой прилёт уток, собственно двух пород — шилохвостей и красноносок.
13, 14 февраля. Валом валят утки, в особенности шилохвостки [шилохвости]. Появляются и другие виды, но в малом еще количестве, только одних красноносок — Fuligula rufina — очень много, хотя всё-таки не столько, сколько шилохвостей. Ежедневно с полудня огромнейшие стада (преимущественно шилохвостей) садятся по берегам озёр (реже на лёд), где кормятся какою-то низкой солянкой. Всё это не далее одной, двух вёрст от нашей палатки. Ежедневно я бью по десятку и более, преимущественно в стаде; стреляю шагов на сто и более в большие кучи. Сегодня убил пять штук на 162 шага, на такое расстояние дробь, хотя и крупная, действует слабо; поэтому убиваются лишь те, которым попадает в крыло, в шею или голову. Обыкновенно один заряд пускается в сидячих, а другой в тот момент, когда стадо только что взлетит и стеснится в кучу.
Погода стоит не особенно хорошая; в воздухе постоянная пыль, так что трудно делать астрономические наблюдения; полярную звезду вовсе нельзя наблюдать; по ночам морозы до —13°, но днём тепло. Лёд на озёрах тает понемногу, но еще по нему можно ходить, хотя в тростниках обыкновенно проваливаешься.
Целые дни, с утра до вечера, почти без перерыва, неслись стада — всё с запада-юго-запада и летели далее к востоку, вероятно, отыскивая талую воду, которой в это время было еще очень немного. Достигнув восточного края Лоб-нора и встретив здесь снова пустыню, прилётные утки поворачивали назад и размещались по многочисленным, еще закованным льдом, озеркам и заводям Лоб-нора. В особенности много скоплялось птицы там, где на грязи растут низкие солянки, чего именно всего обильнее и было вблизи нашей стоянки. Сюда каждодневно, в особенности с полудня до вечера, сбирались такие массы уток, что они, сидя, покрывали, словно грязью, большие площади льда, поднимались с шумом бури, а на лету издали походили на густое облако. Без преувеличения можно сказать, что в одном стаде было тысячи две, три, быть, может, даже четыре или пять тысяч экземпляров. И такие массы встречались вблизи друг друга, не говоря уже о меньших стайках, беспрестанно сновавших во всех направлениях. В течение дня положительно не выдавалось минуты, чтобы нельзя было заметить, да и не одну, а несколько стай, то местных, то прилётных. Последних тотчас же можно узнать по их более высокому, торопливому, но в то же время и правильному (обыкновенно в линию) полёту. Не десятки, не сотни тысяч, но, вероятно, миллионы птиц явились на Лоб-нор в течение наиболее сильного прилёта, продолжавшегося недели две, начиная с 8 февраля. Сколько нужно было ежедневно пищи для всей этой массы! И что именно так рано гонит птиц с места их зимовки в странах юга на север, где в это время еще и холодно и голодно! Видно, тесно на чужбине, поскорее хочется на простор малолюдных стран севера, туда, где проходят счастливые дни супружеской жизни и трудное время воспитания детей. Там для каждой перелётной птицы её родина, покинутая лишь на время. И с какой радостью пернатые странники спешат весной домой; с какой неохотой покидают этот дом осенью, когда пролёт длится целые месяцы!
Наблюдение весеннего пролёта на Лоб-норе дало новые доказательства тому, что пролётные птицы часто летят не по кратчайшему меридиональному направлению, но избирают для себя более выгодные, хотя и окольные пути. Все без исключения стаи, являвшиеся на Лоб-нор, летели с запада-юго-запада, реже с юго-запада или запада; ни одной птицы не было замечено в пролёт прямо с юга от гор Алтын-таг. Подобное явление указывает на то обстоятельство, что пролётные стаи, по крайней мере, водяных птиц, не решаются пуститься из Гималаев прямо на север, через высокие и холодные тибетские пустыни, но перелетают эту трудную местность там, где она всего уже. По всему вероятию, пернатые странники следуют из долин Индии в окрестности Хота-на, а затем уже направляются к Тариму и Лоб-нору через более тёплые и низкие пустыни. Этим и объясняется причина западно-юго-западного, а не южного прилёта птиц на Лоб-нор.
Осенью, по словам местных жителей, отлёт производится в том же направлении.
С началом валового прилёта уток начались и наши каждодневные охоты за ними. В этих охотах принимали горячее участие и казаки[99], стрелявшие дробью-самоделкой. Впрочем, вскоре весь запасной свинец вышел, и наши сподвижники должны были прекратить стрельбу дробовиками; из винтовок же разрешено было мною стрелять только крупных птиц — гусей, лебедей, орлов и т. п. Охота собственно на уток постоянно была баснословно удачна. Обыкновенно десятками считали число убитых, да и то еще ограничивали свою стрельбу, имея не слишком большой запас дроби и не зная, что делать с убитыми утками. Последних требовалось ежедневно для еды по три штуки на брата, так что в нашем котле, для завтрака, обеда и ужина, каждодневно варилось 24 утки. Таков бывает аппетит у путешественников, для которых, при жизни на открытом воздухе и постоянном моционе, чужды всякие расстройства желудка, равно как и бессонница.
На охоту отправлялись мы обыкновенно в полдень или немного ранее, когда солнце уже достаточно обогреет, а утки начнут свою жировку по солончакам. В это время, занятые едой, птицы гораздо непугливее. Притом, бродя постоянно по льду озёр, начавшему с половины февраля сильно таять, часто случалось проваливаться иногда до пояса. Подобное купанье весьма чувствительно и в тёплый день; в морозное же утро, вымочившись, пришлось бы возвращаться домой.
Охота начиналась от самой нашей юрты. Оглядевшись вокруг, почти всегда можно было заметить несколько стад, то на грязи по берегам озёр, то на льду. На последний особенно любят садиться шилохвости, тогда как красноноски и полухи [серухи] — Anas strepera — предпочитают открытую воду. Сидя плотной кучей, стая всегда глухо бормочет; на покормке же слышится издали щекотанье клювов и шлёпанье по грязи. Сообразив, к какой стае удобнее подкрасться, отправляешься к ней, сначала обыкновенной ходьбой, потом согнувшись и, наконец, ползком. Из-за тростника подкрадёшься шагов на сотню или ещё ближе, выглянешь украдкой, — и сердце замрёт от охотничьей ажитации. Перед вами, словно жидкая грязь, копошится масса уток; только торчат головы, да белеют шеи в этой безобразной массе. Переведя дух, приложишься; один выстрел грянул в сидячих, другой в лёт, — и целый десяток, иногда даже более, убитых или подстреленных, валится на лёд или на землю. Многие тяжело раненые отлетают в сторону и также падают, но их некогда собирать, — это добыча орлов, ворон и луней, которые издали следят за охотниками.
