До первого большого привала они дошли благополучно. Беспощадная жара начала нехотя, очень медленно спадать, Сверчков, чувствуя это, довольно улыбался, а Гумилев, поглядывая на него, с сочувствием думал о том, что племянника ждет еще одно испытание — леденящий холод ночи в пустыне. Но его юный тезка оказался более выносливым, ночью отдежурил положенное время без всяких жалоб и наутро, когда путешественники стали собираться в дальнейший путь, выглядел бодрым и радостным.
«Нет, не зря я его с собой взял, не зря сестру уговаривали его отпустить! Все у него хорошо, и польза от него в экспедиции тоже еще будет», — окончательно уверился Гумилев, уже не сомневаясь в приспособленности племянника к путешествиям.
Следующие несколько дней еще сильнее укрепили его уверенность в этом. И Сверчков, и все остальные участники экспедиции оказались сильными выносливыми мужчинами. Гумилев ни разу не услышал ни от кого ни жалоб на тяготы походной жизни, ни ругани из-за жары, горячего ветра и летящей в глаза пыли. Не проявили они никакой слабости и спустя несколько недель, когда пустыня вокруг них сменилась непроходимыми влажными лесами, сквозь которые приходилось идти, не разгибаясь, и через каждые несколько шагов останавливаться, чтобы расчистить себе дорогу. Хотя сам Николай в первый день пути через джунгли едва не пожалел о том, что согласился отправиться в эту экспедицию. Оказалось, что продираться сквозь плотные заросли, будучи хорошо подготовленным к походу, гораздо труднее, чем легкомысленно бродить по пустыне без какого-либо снаряжения, как он делал во время своего прошлого визита в Египет. Тогда ему по крайней мере не нужно было тащить на спине тяжеленный рюкзак…
Но еще через несколько дней Гумилев привык к джунглям, научился идти сквозь заросли так, чтобы меньше уставать, и опять начал радоваться жизни. А под конец пути, когда они были уже почти у цели, у него появилось время и на то, чтобы во время стоянки спокойно посидеть у костра и записать давно пришедшие ему на ум первые строчки нового стихотворения. Правда, на следующий день времени перестало хватать даже на самое необходимое: экспедиция вошла в Абиссинию.
Юный племянник Николая за месяцы пути по джунглям стал смотреть по сторонам менее восторженным и более осторожным взглядом. Однако теперь, когда экспедиция приближалась к своей цели, его глаза снова загорелись той жаждой приключений и открытий, которую Гумилев видел в них в самом начале пути. Он надеялся, что теперь скучная и тяжелая часть путешествия закончится и начнется все самое интересное. Гумилеву было очень жаль разочаровывать племянника второй раз подряд, но он ничего не мог с этим поделать. Юноше предстояло окончательно убедиться, что романтики в этнографических экспедициях не бывает вовсе.
Однако в самом конце пути Николаю стало не до племянника и его чувств. Гораздо сильнее его беспокоили другие спутники, в разговорах которых проскальзывали странные намеки в его адрес. Все чаще они удивлялись, почему Николая, не имеющего ни высшего этнографического образования, ни особого опыта путешествий, назначили на одну из главных должностей научной экспедиции. Объяснения этой странности у участников похода были разные. Самое популярное Гумилеву сообщил окончательно освоившийся в походе племянник.
— Ребята говорят, что тебя взяли в Африку, потому что кто-то влиятельный попросил за тебя в Этнографическом обществе, — поведал он дяде на очередной стоянке, когда они оказались вдвоем в палатке. — Многие почему-то думают на дедушку! Но ведь он нас обоих сюда отпускать не хотел! А в первый раз ты в Египет вообще тайком от него сбежал, разве нет?
— Тайком, — подтвердил Николай, с улыбкой вспоминая свое первое путешествие в трюме. Но уже в следующую минуту снова посерьезнел — с болтовней спутников о том, как он попал в экспедицию, надо было что-то делать…
— Дедушка тут ни при чем, — заверил Гумилев племянника. — Меня отправили сюда в основном потому, что никто из наших «ученых мужей» не хотел переться в эти дикие места. Это ж мы с тобой — из тех «ненормальных», кому все это интересно! — добавил он, повысив голос и надеясь, что его смогут расслышать и за стенами палатки. — А обычным людям больше нравится в теплых кабинетах сидеть и умные книжки писать!
Николай-младший понимающе кивнул, и на его лице расплылась презрительная улыбка, адресованная кабинетным ученым, не понимающим прелести опасных путешествий. Слова Гумилева убедили юношу, но вот убедят ли они так же легко всех остальных участников экспедиции? В этом Николай был совсем не уверен. А развеять слухи о чьей-либо протекции нужно было во что бы то ни стало.
На следующий день во время длинного перехода через джунгли Гумилев изо всех сил старался вести себя как можно более легкомысленно. На узкой тропе постоянно сворачивал в окружающие ее заросли, высматривая там что-то интересное, на более открытых местах отставал от группы, а потом вообще и раньше всех начал просить устроить привал, хотя до этого никогда не жаловался на усталость.
На привале, организованном раньше, чем планировалось, именно из-за просьб Николая-старшего, спутники бросали на него то снисходительные, то укоризненные взгляды. А он в ответ лишь устало улыбался.
— Что-то ты не в форме сегодня! — посмеивался над Гумилевым Сверчков. Тот бормотал какие-то несвязные оправдания и будто бы старался вести себя аккуратнее, но особого успеха в этом так и не добился.
Зато когда экспедиция подошла к реке, через которую был натянут подвесной мост из лиан, Гумилев заметно оживился и принялся уговаривать остальных, чтобы ему дали пройти по мосту первым. Путешественники согласились на это с явной неохотой и, когда Николай оказался на середине моста, начали жалеть о своей уступке. Вместо того чтобы поскорее перебраться на другой берег, молодой человек остановился на мосту, глядя вниз, и, казалось, забыл обо всем на свете.
Под мостом действительно было на что посмотреть. Не слишком широкая река протекала в довольно глубоком ущелье с крутыми склонами. Бурный поток нес широкие листья и яркие лепестки тропических цветов, они закручивались в водоворотах и исчезали в шапках пены вокруг выступающих из воды камней.
— Потрясающе! — восхищенно воскликнул Гумилев, наклоняясь через поручни и прищуривая глаза, чтобы как следует рассмотреть бушующую внизу стихию.
— Коля! Николай Степанович! — возмущенно закричали на него остальные исследователи. — Давайте скорее, мост же не прочный, еще оборвется!
— Да не оборвется, не бойтесь! — повернулся Гумилев и, словно желая доказать своим спутникам безопасность моста, несколько раз подпрыгнул, держась за выполнявшие роль поручней лианы. Мост заплясал над ущельем, едва не сбросив неосторожного путешественника в реку.
