Решение не демонстрировать родных принято им без меня. Я говорю ему, что это жестоко – отстранить своих детей. Сама я не осмеливаюсь пригласить даже мать, хотя и знаю, как она была бы счастлива присутствовать на этом торжестве.
Отсутствие Сеголен Руаяль и ее детей воспринято очень плохо. Пресса взваливает на меня ответственность за это решение. В несчетных статьях меня обвиняют в том, что это я устранила мать детей президента. И никто не замечает, что мои дети, мои близкие тоже отсутствуют на церемонии, а Франсуа ни разу, ни единым словом не вступился за меня и не объяснил, что это было его и только его решение. Сами дети Франсуа знают правду. Но на каждом этапе этого процесса возникает новая медийная история, с выводами, основанными на ошибках или недоразумениях. Эта смесь реальности и мелких отклонений от истины создает медийную фикцию, с которой невозможно бороться. Растиражированная, многократно повторенная, она выглядит как неоспоримая правда. Пресса начинает создавать целый роман с главной героиней, якобы изображающей Валери Триервейлер, хотя я никак не могу признать в ней себя. Первая леди страны не имеет права голоса и не может защищаться.
Я встречаюсь с работниками протокольной службы, которые объясняют мне с планом в руках, как будет проходить церемония. Все расписано по минутам, тщательно изучено, подготовлено. Я начинаю осознавать исключительный характер этого события. И чувствую приближение стресса.
Наступает канун знаменательного дня. Мы почти не видимся. Франсуа по-прежнему разрывается между политическими проблемами, время не терпит, ему нужно ежедневно принимать десятки решений. Мои проблемы куда легче – например, как одеться для этой церемонии. Мне хочется, чтобы мой наряд был простым и строгим. Я никогда не носила платья от известных кутюрье, которых полно во Франции, и мне даже в голову не приходит обратиться к кому-нибудь из них.
Прошу о помощи Амора – стилиста, который одевал меня для телевизионных выступлений и до сих пор является моим добровольным советчиком. Мы с ним выбираем модель от Georges Rech, к этой фирме я давно привыкла. Но над моим платьем нужно еще поработать – добавить рукава, удлинить. Накануне вечером я его примеряю. Оно сидит не так, как мне бы хотелось, а на переделки осталось очень мало времени. Но Амор успокаивает меня: к завтрашнему утру все будет готово.
Ночь мы провели беспокойно, спали мало. Завтра Франсуа будет официально объявлен седьмым президентом Пятой республики. Утром мы собираемся на церемонию в разных комнатах. Оба проходим через руки стилиста, визажиста, парикмахера, словно идем в мэрию заключать брак. Этот вопрос – о браке – нам уже задавали сотни раз, но сегодня у меня такое ощущение, что предстоящее торжество куда важнее похода в мэрию. Я чувствую, как нерасторжимо связаны мы с Франсуа. Могла ли я тогда представить себе, чтó произойдет через девятнадцать месяцев?! Это невообразимо – ведь мы столько всего пережили вместе, наш союз был так прочен…
Мне нужно выйти из дому на несколько минут раньше его. Показываюсь ему уже при полном параде. Он рассыпается в комплиментах, и я уверена, что они искренни. Любящая женщина всегда знает, когда ей удалось приятно поразить мужчину. Франсуа смотрит на меня сияющими глазами. Не одобряет только одно – мои высокие каблуки; он терпеть не может выглядеть ниже меня. Последний поцелуй – и я покидаю квартиру. Наши взгляды говорят больше, чем слова. Как и в те минуты, когда он хватает меня за руку и крепко стискивает ее. Я знаю, что это означает.
Сажусь на заднее сиденье “моей” новой машины. Отныне меня везде и всегда будут сопровождать, кроме шофера, два офицера службы безопасности (неделю одна пара, неделю другая). Трудно описать мои чувства в тот момент, когда автомобиль проезжает в ворота Елисейского дворца. Я часто бывала здесь в качестве журналистки. И теперь просто в себя не могу прийти от сознания, что стала первой леди страны, оказалась в этой странной представительской роли без статуса, но такой важной в глазах французов! Многие считают, что я не могу претендовать на эту роль, поскольку мы не женаты. И я, конечно, неосознанно прониклась этим убеждением.
Меня поражает несчетное количество фотографов. Я прохожу по красной дорожке, слыша со всех сторон возгласы: “Валери!”, “Мадам Триервейлер!”. Несмотря на дикое напряжение, заставляю себя несколько раз улыбнуться. Это нелегко: мне всегда сложно было выглядеть естественно перед объективами. Я не люблю и не умею сниматься.
Однако в толпе фотографов я замечаю несколько знакомых лиц. За двадцать лет работы в “Пари-Матч” я познакомилась со многими своими собратьями по ремеслу, с некоторыми вместе делала репортажи. Но на сей раз ситуация совсем другая. Теперь их интересует не коллега-журналистка, не приятельница, а гражданская жена Франсуа Олланда, первая леди страны.
Я преодолеваю этот этап, почти не сознавая происходящего, не обращая внимания на эти образы, которым суждено остаться в истории и которые на протяжении десятилетий, при каждом избрании нового президента, будут показывать снова и снова. Волнение вспыхивает во мне, когда я вижу подъезжающую машину Франсуа, слышу скрип гравия под ее колесами. И смотрю на него – совсем другими глазами.
Николя Саркози принимает Франсуа, я же тем временем беседую с Карлой. Мужчины, давно уже знакомые друг с другом, уходят в президентский кабинет для церемонии передачи власти, ядерных кодов и секретных досье. Потом Франсуа расскажет мне, что сама эта процедура между бывшим и нынешним главами государства прошла необычайно быстро. Основной сюжет разговора – личные проблемы. Николя Саркози объяснял ему, насколько болезненным весь этот период был для Карлы, которая тяжело переносила вторжения СМИ в их частную жизнь и злые сплетни на их счет. Он признаётся, что был вынужден заказать специализированным компаниям разработку изменений в алгоритмах поисковиков в интернете, чтобы в ответах на запросы первыми выдавались благоприятные статьи, а всякие мерзости, которые циркулируют в сети, не попадались его жене на глаза.
В это время Карла показывает мне “крыло мадам” – ту часть Дворца, которая отведена мне. Это великолепный кабинет, салон Папоротников, бывшая спальня Каролины Мюрат, выходящая окнами прямо в сад, – просторная, светлая комната с цветастыми обоями, которые придают ей женственное очарование. На стене две картины Юбера Робера, живописца XVIII века; потом я узнаю, что раньше они украшали спальню Франсуа Миттерана. На другой стене портрет Людовика XV. Эта комната была переделана в кабинет Сесилией Саркози – до ее развода с президентом. А Бернадетт Ширак предпочла более темное помещение, выходящее на Фобур-Сент-Оноре, – там разместится будущий начальник моего секретариата Патрис Бьянкон, единственный человек, за назначение которого я ходатайствовала перед президентом.
