«Удача покинула сыновей Бармака, не сохранив ни одного из них нам на радость. Они владели всеми богатствами и заслуживали того, чтобы ими владеть, но все их богатства покинули мир вместе с ними»
(там же).
«Светоч щедрости угас, рука дающего оскудела, океан великодушия отхлынул с тех пор, как больше нет Бармакидов. Звезда этой семьи, которая указывала караванщику верный путь, больше не светит над горизонтом»
(Салм ал-Кашир).
«Они украшали землю, как невесту, а сегодня покинули ее во вдовстве. Джафар был визирем наместника, поставленного Богом, он блистал мудростью, достоинством и славой. Весь мир покорялся ему, на суше и на море. Его гений правил империей, и он заставил всех уважать свою волю […] Он содержал мир под своими крыльями, и он надеялся на необыкновенно долгую жизнь, когда судьба увлекла его в бездну. Пусть Небо сохранит нас от подобного несчастья»
(Мансур Немри).
Времена Бармакидов очень быстро стали расцениваться как золотой век аббасидского халифата, который, в свою очередь, отождествился с правлением Харуна ар-Раши-да. «Тысяча и одна ночь» воспевает эту эпоху, которую последующие поколения стали воспринимать с ностальгией, в следующем известном отрывке:
«Род Бармакидов был для их времени сродни украшению на лбу и венцу на голове. И судьба расточала им свои самые заманчивые милости, и осыпала их своими самыми прекрасными дарами. И Яхья и его сыновья стали сверкающими светилами, бескрайними океанами щедрости, бурными потоками милостей и дождями благодеяний. Их дыхание оживотворяло весь мир, и империя достигла высочайшей вершины своего величия.
И они были пристанищем для скорбящих и прибежищем для обездоленных. И именно о них поэт Абу Нувас, в числе многих, сказал: «С тех пор, как мир вас утратил, о сыновья Бармака, на дорогах в утренних и вечерних сумерках больше нет путников»
Они действительно были мудрыми визирями, прекрасными правителями, наполнявшими государственную казну, красноречивыми, сведущими, непреклонными, умудренными опытом и великодушными. Они были источниками довольства, благотворными ветрами, пригонявшими дождевые тучи, которые дают земле плоды. И, в основном, благодаря их обаянию имя и слава Харуна ар-Рашида прогремела от нагорий Центральной Азии до чащи северных лесов и от Магриба и Андалусии до дальних границ Китая и Татарии».
Слава Бармакидов на Востоке оставалась неизменной и по прошествии нескольких веков. Выражение «времена Бармакидов» издавна означает «все, что есть хорошего, и высшую степень благополучия и изобилия». Еще в XVII в. испанский историк Маккари пользовался прилагательным бармаки для обозначения «всего, что было достойно века Бармакидов»[64].
Опала и падение Бармакидов уже двенадцать веков является предметом многочисленных домыслов. Выдвинуто множество объяснений жестокости, проявленной Харуном по отношению к людям, которым он был многим обязан, и один из которых являлся его «отцом», другой — молочным братом, а третий — самым близкими из друзей. Три поколения этого рода преданно и со знанием дела служили Аббасидам. Сам же Харун так и не раскрыл причин наказания, которое постигло Бармакидов. Однажды, когда его сестра Улайя спросила его, почему он приказал убить Джафара, он ответил: «Если бы я подумал, что самая близкая к моему телу одежда знает об этом, я бы ее разорвал», и в другой раз: «Если бы я узнал, что моей правой руке известна причина, я бы ее отрубил». Таким образом, казнь самого дорогого его сердцу человека не имела иного объяснения, кроме внезапной вспышки гнева.
Однако многочисленные свидетельства доказывают обратное. Согласно Джахизу[65], один из приближенных Харуна — возможно, Масрур-меченосец — рассказал, что в Мекке он был «совсем рядом с Харуном ар-Раши-дом — наши одежды соприкасались, — когда он, притронувшись к завесам Каабы, он сказал, обращаясь к самому Господу: «Мой Бог, я как милости прошу у тебя, чтобы ты погубил Джафара ибн Яхью»». Другие указания свидетельствуют в пользу решения, которое было принято без спешки в течение ряда лет, возможно, под влиянием врагов Бармакидов. «Все те, кто имел на них жалобы, следили за их поведением и доносили халифу об их проступках, и память о них копилась в его сердце», — говорит Табари. Задолго до их гибели их уже окружала атмосфера недоверия. Однажды халиф упрекнул Яхью за то, что тот явился к нему, не спросив разрешения, хотя это было обычной практикой. В другой раз он с гневом заметил своему врачу, что Яхья ведет государственные дела, не ставя его в известность, и действует по собственному усмотрению. Что касается Фадла, то у него было время заметить, как его постепенно освобождают от обязанностей, и Джафар тоже мог задолго до трагедии ощутить, что отношение к нему изменилось. Постигшая их опала не была следствием каприза властелина; он долго вынашивал это решение по мере того, как в нем постепенно росло раздражение против людей, которые слишком хорошо ему служили и в различных обстоятельствах предпринимали шаги, не встречавшие его одобрения, и часто поступали так, как будто он не существовал.
Пораженное ужасной смертью Джафара народное воображение тотчас же расцветило ее романтическими мотивами, скорее, трогательными, нежели точными, их не замедлили подхватить многочисленные историки того времени, а вслед за ними их вплоть до сегодняшнего дня продолжают использовать сказочники и романисты[66].
По рассказу Табари и Масуди, Харун ар-Рашид очень любил свою сестру Аббассу и с удовольствием проводил вечера в ее обществе. Однако самым любимым его товарищем был Джафар. Но было недопустимо, чтобы человек, не принадлежащий к семье, находился в обществе молодой женщины. Харун нашел способ все уладить: он решил поженить их, «при условии, сказал он Джафару, что ты будешь видеть ее лишь в моем присутствии, что твое тело никогда не прикоснется к ее телу, и ты не будешь иметь с ней брачных отношений. Тогда ты сможешь без страха присутствовать при наших вечерних увеселениях». Джафар согласился и торжественно поклялся при свидетелях, что никогда не будет посещать свою молодую жену, оставаться с нею наедине или под одной крышей, иначе как в присутствии Рашида. Поэтому каждый раз, когда Джафар видел свою жену, «он старался не смотреть на нее и опускал глаза».
Но Джафар был красив, и, по словам Табари, «во дворце Харуна ни среди свободных, ни среди рабынь не было ни одной женщины, красивее Аббассы»[67]. И неизбежное произошло. Орудием судьбы стала мать Джафара Аббада, «женщина скудоумная и обделенная разумом». Аббасса осыпала ее подарками и украшениями. Затем, понимая, что получит от нее все, чего попросит, она убедила ее, что для нее и ее сына нет ничего лучше, чем союз с дочерью и сестрой халифа. Аббада согласилась и однажды объявила своему сыну, что у нее на примете есть молодая рабыня, образованная, изящная и очаровательная, «несравненная красавица восхитительного телосложения», которую она хочет для него купить. Она на некоторое время оставила его в муках нетерпения. Наконец в один прекрасный вечер Джафар пришел к своей матери и застал у нее Аббассу. Однако из-за того, что «его разум еще был помутнен винными парами», он ее не узнал, и только после осуществления брака Аббасса спросила его, что он думает о хитрости девушек халифского рода. «О ком ты говоришь?» — «О себе, дочери Махди». Джафар был в ужасе. «Ты купила меня за бесценок и поставила меня на край пропасти», — сказал он своей матери.
