– Риточка, я собираю мои манатки, – сказал я. Челюсти у моих друзей отвисли, когда я поровну в их аквариумы пересадил триста-четыреста мальков моих милых рыб. То есть отдал три месячных зарплаты инженера на халяву. Сачки выпали из их рук. «Аквариум пилите, как хотите. А выпить у вас на прощание найдется?» «Ферд, обижаешь». Появилась «злодейка», мы выпили, обнялись. Я повернулся, и мы пошли к выходу. Ушел в никуда, не имея силы обернуться, посмотреть на потерянное, на друзей. Но при выходе из ворот я все-таки обернулся на оставленную часть жизни. И не спрося меня, можно это делать или нельзя, слеза неожиданно покатилась у меня по щеке, у меня, у мужчины…
Один день жизни Фердинанда Фингера, Маргариты Фингер, Жоры Фингер. Москва, 1976 год. СССР.
Обычно люди, оглядываясь назад на прожитую жизнь, не любят вспоминать о плохом. Все предпочитают думать о прошедшем в розовом свете. Да и просто об этом помечтать. У авторов этой книги воспоминания о 1976 годе, к сожалению, окрашены в другие, не столь радостные тона.
1976 год – обычное время, обычный день. День работы, направленной на выживание. В отделе, где работает моя жена – женщины наводят красоту. Об этом замечательном действе я напишу позже. Перед окнами их отдела стоит обшарпанный дом, на котором надпись: «Продуктовый магазин». Перед входом выстроилась большая очередь плохо одетых людей. Масса бабушек, которые от утренней промозглости, переминаются с ноги на ногу. Зачем, вы думаете, они заняли очередь за два часа до открытия магазина?! Ведь, вроде, Хрущев обещал советскому народу, что в 1980 году каждый человек будет жить при коммунизме. А стоят они за луком, картошкой и морковью. Страна в двенадцать тысяч километров с Запада на Восток и четыре с половиной тысячи километров с Севера на Юг. Богатейшая страна в мире не может прокормить всего-то 150 миллионов человек. Стоят за луком, которого нет уже месяц.
Затем история повторяется с картошкой и морковью. Черт побери, русские победили фашистов тридцать лет назад. Побежденные поголовно все имеют собственные автомобили и 80 % трудолюбивых немцев имеют собственные дома. А мы в те годы стояли за луком. Какую нечеловеческую злобу имели тогдашние правители к собственному народу. Самих-то обслуживали специальные хозяйства. Оттуда они получали все продукты высшего качества. О дефиците одежды для простых людей я уже и не говорю. Стойте часами, паршивцы, в очередях – жрите, что добудете. Слава Богу, что вас после войны стало на тридцать миллионов меньше – будет меньше проблем.
В то время, когда советский народ стоял в очередях за этими недосягаемыми продуктами, министр внутренних дел Чурбанов с женой Галиной Брежневой скупали бриллианты и предметы роскоши. Об этом по телевидению прошел целый фильм. Также поступали и другие правители. Гараж Брежнева был забит дорогущими автомобилями. Охота – охота(!) шла на подмосковных угодьях. Гремели выстрелы и сотни кабанов и оленей в жареном и тушеном виде украшали столы бессовестных правителей. Ложь окутала систему, и она становилась нежизнеспособной. Борьба с инакомыслящими приобрела крайние формы. Как заявили «верха», в стране построено общество «Развитого социализма». А смысла этих слов советский народ не понимал. Спрашивали: «А что это такое?». Приведу пример, который произошел с моей женой. В один из зимних холодных дней 1975 года она стояла в огромной очереди за продуктами. На ее руке чернилами был написан номер 170.
Она выразила свое мнение, что стоять за этими продуктами – просто унизительно. На это очередь возразила. Особенно кричали старушки. «Да и бог с ним с этим луком, картошкой и очередью. Главное, чтобы не было войны». Вот и все. Судите сами о состоянии одураченных умов. Конечно, мы с женой все понимали. Жизнь для них заканчивалась. Выпадали волосы и зубы. Они, в отличие от нас, имели позади такие страдания, которые не описать в словах. 1937 год, война, разруха, холод, голод. Убийство Сталиным миллионов невинных людей в сибирских лагерях. И они все выдержали. И мало того – их наградили большой наградой – стоять в очередях в 1975 году за луком и картошкой, через 30 лет после победы. Мы с женой очень переживали происходящее и понимали, что страна загнана в западню.
Глубокая осень, шесть часов утра. По изогнутым рельсам, перед окнами, в полутьме, гремят холодные, разбитые трамваи. На выбоинах асфальта подпрыгивают, утопая в грязи, тяжелые грузовики. Снаружи пасмурно-тоскливо, неуютно. Оконные рамы не заглушают шума в неприемлемых децибелах.
Перед нашим домом круг, на котором крутятся грязные машины. Посередине круга стоит железная конструкция с огромным портретом Брежнева. Половина бумаги с его лицом отмокла и свалилась в грязь так, что на раме осталась только половина портрета с бесчисленными наградами. Напротив, у магазина с продуктами, в котором почти ничего нет, стоят бабушки – человек сорок и ждут открытия. Дождь, слякоть – противно. Картина из книги Орвела «1984». Моя жена уже на ногах. Аккуратная, причесанная, немножко подкрашенная, готовит завтрак. Милая русская женщина. Ехать до места работы жены, как и до моей – где-то час. Практически у меня и у сына по одной паре обтрепанных курток чешского производства и одной паре обуви, тоже чешской. Свое, русское не наденешь – такое страшное. И это вплоть до нижнего белья. В семь часов утра мы уезжали. Жена возится в ванной с постельным бельем – замочила с вечера. Мне 41 год, жене 38 лет. Как нам хочется уйти от обыденности и хоть один раз в месяц пойти в кафе, посидеть, отвлечься и отдохнуть от опостылевшего быта. Но в 1975 году для нас это было невозможно. Частные уроки сына по музыке – учителя стоили очень дорого. Даже простые джинсы, которые носил весь Запад, были для нас недоступны. Недоступно было высказать вслух недовольство системой – получай психушку. И будь доволен, говори «спасибо», кричи «Ура!».
Зимний день. Автобус у порога школы, где я работаю. Выхожу не один, а с парой учителей. Шепотом делимся друг с другом о том, что советская власть отвратительна и обрекает нас учителей на нищету. Неслышный шепот истерзанных бытом людей. Теперь по прошествии многих лет, я с удивлением увидел, что этот шепот целого народа привел к распаду СССР. Цените – шепот, недовольство – оно как ручеек превратился в реку, в могучий поток, сносящий все и вся. Вот, слабые и беззащитные люди привели к тому, что «колосс на глиняных ногах» рухнул. Ура!!! Мы свободны – мы живем! Ну ладно, я отвлекся от быта моей жены.
Времени у нее утром всегда не хватает. Надо покормить мужа и сына – отправить их на работу и, в школу, накормить собачку. Самой покушать, привести себя в минимальный порядок. В восемь часов утра она выезжала на работу, чтобы к девяти быть там. Выкраивала время, чтобы по дороге суметь ухитриться что-нибудь купить из еды. А это возможно было вряд ли. Благо, если это происходило летом, весной или ранней осенью. А зимой все население СССР ездило в неотапливаемом транспорте, разбитом и грязном – своего или венгерского производства. Последние – были получше, но почему-то, не отапливались при минус двадцати. Температура внутри равнялась температуре снаружи.
Стекла были покрыты изнутри толстым слоем инея. Чтобы что-то увидеть снаружи, к ним прикладывали теплую монетку или раздуваясь, как лягушка, дули в одну точку – и иней сдавался. Тогда через дырочку можно было смотреть, где ты едешь. Ни смеха, ни шуток. Люди сжимались в комочки, сидя на холодных сиденьях, изо рта шел пар. Почти все, без исключения, читали, газеты, кто книжки, кто простые журналы. В общем, в автобусе везде и всегда, в осеннее или зимнее время царила тоска.
Молодежь до 17–20 лет, наверное, все это переживала по-другому. Молодость – есть молодость. А вот и конец часовой поездки. Начинается работа. Сперва опишем начало работы моей жены. Она инженер-экономист. Работает в организации, которая ведает распределением сельхозтехники по всей стране. Таких организаций по стране очень много. Ее название «Россельхоз», а я называл ее «Россельхознавоз». Эта организация никогда и никому не приносила пользы. Зато в ней что-то делали. Безработицы в стране не было.
Придя на работу, прекрасная половина человечества, работой не занималась. Она занималась другим – наведением красоты. Рабочие места в мгновение превращались в косметический салон. Женщины не успевали утром поухаживать за собой. Вот и наверстывали упущенное на работе. Ведь стиральные машины были редкостью, а о посудомоечных и говорить нечего. Зеркальца, помады, тушь, щипчики, пудра, мелькали перед их лицами. Все, что касалось непосредственно красоты, делалось с птичьей скоростью, чтобы успеть навести «марафет» до прихода шефа.
И это надо было сделать за счет рабочего времени, пока не появится начальница. Она об этом знала, и сама, догоняя то, что не успела, приводила себя в порядок в кабинете. Ведь, как и всем, ей пришлось ехать в этом проклятом автобусе, зажатой, как селедка, среди дурнопахнущей публики. Стоять, не имея возможности повернуться. Потом метро, потом опять автобус. И так всегда. Конечно, ей одной было скучно, но не могла же она заниматься «серьезнейшим делом» вместе с подчиненными.
