Помимо этих собраний подлинных рукописей Леонардо, следует упомянуть еще одно – Урбинский кодекс, хранящийся в библиотеке Ватикана. В него вошли работы Леонардо, посвященные живописи. Это собрание было составлено после смерти художника его секретарем и душеприказчиком Франческо Мельци. Сокращенный вариант Урбинского кодекса был опубликован в Париже в 1651 году. Это издание получило название Trattato della pittura («Трактат о живописи»). В конец Урбинского кодекса Мельци включил восемнадцать записных книжек Леонардо, больших и малых (libri и libricini), которые он использовал в качестве источников. Десять из них в настоящее время утеряны. Еще одно небольшое собрание – это Кодекс Гюйгенса, ныне хранящийся в Нью-Йорке. В него входят копии утерянных работ Леонардо, сделанные в XVI веке.
Собрания эти великолепны, но подлинного Леонардо мы видим только в его записных книжках. До наших дней дошло около двадцати пяти таких книжек – точное количество зависит от того, каким образом ведется подсчет. Некоторые небольшие книжки были объединены в целые тома. Например, три Кодекса Форстера (Музей Виктории и Альберта, Лондон) в действительности включают в себя пять записных книжек. Большая часть записных книжек Леонардо хранится во Французском институте в Париже. Они попали во Францию в 90-х годах XVIII века, когда наполеоновские войска ограбили Библиотеку св. Амвросия в Милане. Остальные записные книжки хранятся в Милане, Турине, Лондоне, Мадриде и Сиэтле. Отдельные листы из книжек были потеряны или украдены – известный библиофил граф Гульельмо Либри украл несколько листов в середине XIX века, – но в целом они остались такими, какими их оставил Леонардо. Некоторые из них сохранились в оригинальном переплете: Леонардо любил пергаментные или кожаные переплеты, скрепленные небольшими деревянными застежками, пропущенными через проволочную петлю (подобные застежки сегодня можно видеть на мужских пальто и куртках).
По своему размеру записные книжки очень различны – от стандартного формата ин-октаво до маленьких книжек карманного формата, не больше колоды игральных карт. Маленькие книжки Франческо Мельци назвал libricini. Они служили и записными книжками, и альбомами для набросков. Судя по многим из них, Леонардо часто брал их с собой в дорогу. Свидетель, встречавшийся с художником в Милане, упоминает о «небольшой книжке, которую он всегда носил на поясе».[8] Такая книжка была с Леонардо, когда он в 1502 году проезжал через Чезену и сделал небольшой набросок: «Вот так они носят виноград в Чезене».[9] На улице Леонардо более всего напоминал репортера – он постоянно что-то записывал и зарисовывал в свой блокнот. Художник, по словам Леонардо, должен всегда быть готов делать наброски, «если обстоятельства позволяют»:
«…и [следует] наблюдать [людей] на улицах, площадях и полях и отмечать их краткими записями очертаний: то есть так, что для головы делается О, для руки – прямая и согнутая линия, и так же делается для ног и туловища; и потом, вернувшись домой, следует делать такие воспоминания в совершенной форме».[10]
Одна из записных книжек Леонардо (Парижская записная книжка MS B) в оригинальном переплете
Иногда заметки делались в поэтической форме:
Onde del mare di Piombino;
Tutta d’acqua sciumosa;
Dell’acqua che risalta del sito,
Dove chadano li gran pesi perchussori delle acque.
(Морские волны в Пьомбино; / вся вода пенится; / вода, которая поднялась с того места, / куда рухнула огромная масса воды).[11]
А эта маленькая заметка не напоминает ли вам хайку?
La luna densa;
Ogni densa e grave;
Come sta la luna?
(Луна плотная; / все плотное имеет вес; / какова же природа луны?)[12]
Некоторые записные книжки Леонардо сами по себе являются трактатами. Они часто бывают посвящены конкретной теме: парижская книжка MS С – свету и тени, Лестерский кодекс – геофизике, небольшой Туринский кодекс – полету птиц и т. д. Но даже тематические книжки содержат огромное количество дополнительных материалов.
Ключевой мотив рукописей Леонардо – их невероятное разнообразие, разносторонность: художника интересует буквально все, его интересы часто бывают противоречивы. Датировать страницы бывает трудно, поскольку разум Леонардо часто возвращался к одному и тому же. Его мысль, подобно ястребу, кружила над миром. Он часто возвращался к прежним идеям и наблюдениям спустя много лет. Художник осознавал эту свою привычку и извинялся перед потенциальным читателем: «Не упрекай меня, читатель, поскольку предметов множество и память не может удержать их и сказать: «Этого я не буду писать, потому что уже написал».[13]
Рукописи – это карта разума Леонардо. В них можно найти все – от кратчайшего предложения, оборванного на полуслове, и обрывочных вычислений до законченного литературного произведения и описания вполне работоспособного механического устройства. Разносторонность Леонардо поражает. Его интересовала анатомия, зоология, аэродинамика, архитектура, ботаника, моделирование одежды, гражданская и военная инженерия, ископаемые, гидрография, математика, механика, музыка, оптика, философия, робототехника, астрономия, виноградарство и виноделие. Величайший урок, который дают нам рукописи Леонардо, заключается в том, что в них все подвергнуто сомнению, исследовано, изучено до принципов, лежащих в основе изучаемого. Леонардо ставит перед собой задачи – и большие и малые:
«Опиши, как образуются облака, и как они рассеиваются, и что заставляет пар подниматься от вод на земле в воздух, и причины туманов и сгущения воздуха, и почему воздух в разное время суток становится более или менее голубым…
Опиши… что такое чихание, зевота, падучая болезнь, спазм, паралич, дрожание от холода, потливость, усталость, голод, сон, жажда, сладострастие…
Опиши язык дятла…»[14]
Леонардо, по выражению Кеннета Кларка, был «самым неугомонным и любопытным человеком в истории». Записные книжки показывают нам всю широту интересов этого необычного человека. В целом они символизируют собой идею вселенского знания, но каждая их страница посвящена чему-то конкретному и точному. Мы видим наблюдения, описания экспериментов, вопросы и решения. Леонардо был великолепным эмпириком и часто подписывался «Leonardo Vinci dissepolo della sperientia» (что можно было бы перевести как «ученик опыта» или «ученик эксперимента»). Любознательность Леонардо часто проявлялась в небольшой особенности, с которой мы часто сталкиваемся на страницах рукописей: когда художник расписывал новое перо, он привычно выводил слово «dimmi» – «скажи мне». Мы словно слышим голос Леонардо, пытающегося добыть новые сведения. Скажи мне, что… скажи мне, как… скажи мне, почему… Многие флорентийцы и миланцы слышали леонардовское dimmi.[15]
Типичный лист рукописи Леонардо, датируемый примерно 1490 г.
В «Суждениях об искусстве» (Trattato della pittura) Леонардо пишет о том, что живопись должна отражать «духовные события» – accidenti mentali – через физические жесты их участников.[16] Я думаю об этой фразе, когда читаю его записные книжки, которые до отказа наполнены «духовными событиями», большими и малыми, тщательно аннотированными, самым причудливым образом смешанными с обыденными заметками – шутками, замечаниями, поэтическими строчками, черновиками писем, счетами, рецептами, списками покупок, банковскими расписками, именами и адресами натурщиков… В книжках Леонардо можно найти буквально все.
Еще одним источником информации для меня были ранние биографии Леонардо. Самой знаменитой, без сомнения, является книга Джорджо Вазари «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих». Эта знаменитая книга была впервые опубликована во Флоренции в 1550 году и до сих пор является ценнейшей основой для любой биографии итальянских художников того времени. Недаром Микеланджело посвятил Вазари восторженный сонет:
…Напрасно век, с природой в состязаньи,
Прекрасное творит: оно идет
К небытию в урочный час отлива,
Но вы вернули вновь воспоминанье
О поглощенных смертию, – и вот,
Ей вопреки, оно навеки живо!
[17]
(Вазари преклонялся перед Микеланджело и посвятил ему самое длинное из своих жизнеописаний – около 40 000 слов, тогда как Леонардо удостоился всего 5000.)
Несмотря на статус Вазари и его восхитительный стиль, мы должны признать, что биограф из него получился неважный: он довольно бесцеремонно обращается с датами, весьма субъективен в суждениях и настроен явно профлорентийски (Вазари пользовался покровительством Медичи). Но самый главный недостаток его книги – склонность к повествовательным клише. Возможно, блестящий талант Леонардо действительно стал причиной того, что его учитель, Андреа дель Верроккьо, бросил живопись, но уверенным в этом быть нельзя, так как другие жизнеописания Вазари опровергают это клише. Скорее всего, это всего лишь риторическая фигура, столь любимая Вазари и, по его мнению, любимая его читателями. Подобным замечаниям не существует никаких исторических доказательств.
