Игорёк, подвинься – тарелки поставить некуда. И скажи спасибо, что я сегодня на диете. Ничего есть нельзя. Кроме мясного, мучного, молочного, кислого, сладкого, солёного, твёрдого и жидкого. Новая диета! «Русская» называется. Согласно этой диете есть надо один раз в день. Но – с утра и до вечера!
Ну всё! Поел – пора за работу! Вот только ещё раз пойду курну, а то голова на сытый желудок ничего не соображает…
Ну что, мужики, всё курите? А как наш шеф на прошлой неделе кабана убил, слыхали? Ну что вы?! Выстрелил – не попал. Кабан – на него, шеф бежать. Кабан – за ним. Шеф с испугу на дерево полез, а он ведь, сами помните, центнер с гаком весит. Сук под ним обломился, он упал прямо на кабана и убил его. Сразу наповал. Тот даже хрюкнуть не успел.
А теперь, извините, мне пора за работу. Вот только на воздух на секунду выйду, а то перекурился чего-то: голова ничего не соображает.
Боже мой! До чего на улице хорошо! Листья распустились! Лето. Селезнёва, ты, что ли? Вернулась? Ну и как, достала босоножки? А чего такая грустная? Только тридцать восьмой размер достался? А тебе надо? Тридцать третий? Ну, не серчай, зимой на шерстяной носок как раз будут! Пошли скорее в отдел. А то отпуск прозеваем…
Ну что, Розалия Львовна, всё чай пьёте? Объяснительную вас не заставили писать? Меня так просто замучили ими. Я наконец не выдержал и в конце одной объяснительной приписал: «Целую». А шеф, как всегда, не прочитал и сверху резолюцию наложил: «Одобряю»…
Ну всё – пора в отпуск. Вот работёнка: целыми днями крутишься, вертишься. А оглянешься назад – и непонятно, что ты за год сделал? Одно понятно: очень быстро на такой работе жизнь пролетает…
Товарищи! Слушайте меня внимательно.
Субботник мы будем проводить с вами во вторник, потому что в субботу мы работаем по среде, которая была присоединена к прошлым праздникам. Считалось, что это было сделано по просьбам трудящихся. Поэтому сама среда считалась воскресеньем. Поскольку в воскресенье мы работали за 8 Марта прошлого года, когда все праздники были совмещены, считались Новым годом и праздновались по 23 февраля включительно. Кроме одной субботы, когда мы работали, – естественно, по просьбе тех же трудящихся. Помните, тогда ещё один наш товарищ отравился в нашей столовой, которая первой в стране перешла на безотходное производство?
Но нас это не касается. На субботнике мы будем с вами разгребать снег, который пойдёт по накладным и будет считаться как опавшая листва. Поскольку эти накладные остались у нас от неотработанного субботника шестьдесят второго года. Помните, когда его вдруг заменили на встречу высокого гостя из Индии, который ещё оказался потом высоким гостем из Канады. Но ничего страшного не произошло. Мы всё равно встречали его с флагами ГДР, которые у нас остались от встречи высокого гостя из Японии. Но тоже всё обошлось. Мы стояли не на той улице, по которой он ехал. И не в тот день, когда надо было.
Но нас это тоже не касается. На субботнике завтра по спискам нас будет тысяча двести человек. Но! Минус – начальство, общественные активисты, самодеятельность, доноры, женщины, считающие себя беременными. Словом, в субботнике будут принимать участие семь человек. Как и в прошлом субботнике. Помните, после которого мы праздновали с вами антиалкогольную свадьбу? Она ещё считалась антиалкогольной, потому что на столе не стояло ни одной бутылки водки, а все перепились пивом, которое считается безалкогольным напитком. Поэтому все запивали им самогон, который был налит в супницы, разливался по тарелкам половником и назывался куриным бульоном. Этот бульон ещё, помните, не пил только один человек. Он пил настоящий куриный бульон. Поэтому, дурачок, единственный, кто отравился…
Но нас это тем более не касается. Приказ о проведении субботника пришёл к нам сверху, но мы, поскольку у нас теперь демократия, будем считать, что проводим его по нашей инициативе снизу. Как принято считать в случае очередного подорожания продуктов – по просьбам трудящихся!
Кто «за»? Никого? Но нас это тем более не касается. Будем считать – единогласно!!!
От метро я решил позвонить начальнику и предупредить, что проспал и поэтому опоздаю. Правда, у меня не было двушки. Но рядом был табачный киоск.
– Вас много, а я одна! – ответила большая продавщица в маленьком окошке.
Однако позвонить надо было. Поэтому, зайдя за угол, я снял пиджак, чтобы она не догадалась, что это снова я, во второй раз подошёл к киоску, протянул ей три копейки и попросил спички. Теперь она просто обязана была дать мне сдачи две копейки. Но на блюдечке в окошке вместо трёх копеек появились три коробка спичек. Спорить с ней из-за двух коробков было неудобно. Поэтому я снова зашёл за угол, причесался на другую сторону, опять подошёл к киоску и, чтобы она меня не узнала по голосу, с мягким прибалтийским акцентом попросил ремешок для часов за два рубля девяносто восемь копеек. На этот раз расчёт мой был точным! Дать два ремешка она мне не могла, потому что я предусмотрительно протянул ей только три рубля. Но на блюдечке в окошке появился ремешок и два коробка спичек…
– Мне не нужны спички! – сказал я, от возмущения потеряв отрепетированный за углом акцент.
– А у меня больше ничего нет! – отрезала она. – Если не хотите спички, могу дать зубочистки!
Я посмотрел на часы. Время поджимало. Ладно, если у неё нет двух копеек, позвоню десятью! Быстренько отрепетировав за углом походку знакомого радикулитчика, я снова подошёл к киоску и с восточным – для внушительности – акцентом потребовал деревянный щелкунчик для орехов в виде Мефистофеля за семь рублей девяносто копеек!
Полученные десять копеек оказались гнутыми. И застряли в прорези автомата. Покупать второй щелкунчик не имело смысла, впрочем, как и первый. Поэтому, сгорбившись и хромая, я подковылял к киоску и, заикаясь, чтобы она не узнала меня по голосу, попросил большую настольную папиросницу за двадцать три рубля девяносто копеек, которая при нажатии на кнопку «пуск» сама выкидывала сигарету в рот курящему. На этот раз сдачу я получил двумя пятаками.
Следующей моей покупкой была кошёлка. Не из-за сдачи, а из-за того, что мне надо было куда-то сложить купленные мной вещи.
Потом я ещё несколько раз подходил к киоску. Однако сдачу мне давали то пятаками, то юбилейными монетами, то, наконец, леденцами, которые я терпеть не мог с детства. Оставался последний шанс. Женское янтарное колье за шестьдесят рублей восемьдесят восемь копеек! Как ни крути, а две или десять копеек я должен был получить! Только фантазия на акценты и походки у меня уже исчерпалась. Правда, я ещё ни разу не подходил к киоску женщиной. Когда за углом я примерял оренбургский платок и пытался сдвинуть на лоб чёлку, ко мне подошёл милиционер.
