Тайна иконы открылась в нужный момент. Спотыкаясь и падая, я уже шла по жизни с верой, знала евангельское «многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» [1], но не могла и предположить, как много Господь посылает этих скорбей и болезней, чтобы очистить душу человека от накопившихся грехов… Часто исповедовалась, искала духовных людей, говорила со священниками. Так разрешались какие-то проблемы. Но очередной волной к моей жизни прибивало новые испытания и искушения… Было от чего унывать. В один из таких тоскливых моментов ко мне в руки попала книга «Иконы Божией Матери». Я стала ее рассматривать. Сначала многие изображения казались одинаковыми: Богородица с Младенцем Христом. Но ангелы… ангелы, как на моей, были только у «Страстной». На вид, казалось, два таких веселых ангела у лика Богородицы, которые будто забавляли какими-то игрушками Богомладенца. Но не радостно Младенец взирает на ангелов, ибо держали они — орудия страстей (страданий) Господних в последние часы Его земной жизни: крест, губку на трости и копие. На Кресте Спаситель был распят; губкой, пропитанной уксусом, Ему смачивали уста; копием воин пронзил Его, желая удостовериться в Его смерти. «Господи! — захотелось крикнуть. — Господи, за что? За что эти страдания Безгрешному?»
«За твои и всего мира грехи…» — ясно отпечатлелось в душе. «Бог терпел и нам велел», — вспомнилась вдруг пословица. «Терпеть велел». Почему надо терпеть? Сколько? В тогдашних моих несчастьях священники, к которым я обращалась за советом, утешали: «Терпи, пройдет»… Сколько же терпеть, нет сил! «Терпи, больше, чем человек может вынести, Бог испытаний не пошлет», — отвечали мне… Всем сердцем я поняла это, разглядывая в памятный день Страстную икону Божией Матери. Будто бы случайно лет пятнадцать назад купленная в Псково-Печерском монастыре, она предназначалась именно мне. Почему? Как оказалось, день ее памяти приходился на день моего рождения. Это что-то знаменательное… И я успокоилась. До нового девятого вала. Опытно я теперь знала, что в любой тяжелой ситуации Господь пошлет в свой срок и утешение… Милосердный Бог терпел и нам велел. Он же терпит нас.
Неискушен — неискусен [2]
До некоторого времени мне как-то удавалось справляться с жизненными проблемами самой, в основном — терпением… Я даже посмеивалась над теми, кто рвался разрубить жизненный узел с помощью старца. Много ли их, истинных старцев, дало наше время? Точно я знала об одном — архимандрите Иоанне (Крестьянкине), который в Псково-Печерском монастыре был духовником братии. Я бы и поехала к нему, нескладух в жизни хватало, но останавливало высокое его звание «духовник братии». Кто я, грешная душа, чтобы занимать духовного человека глупостями своей обычной жизни? Потерплю лучше.
Слышала от одной, которая ездила за тридевять земель, от другой, нашедшей старца в противоположном углу России, от третьей, обретшей старца рядом, в Сергиевой лавре: «Вот батюшка помолился…» — и всё стало на свои места. Но с детства я была научена, что человеку самому надо прилагать много усилий, чтобы чего-то добиться в жизни или изменить ее. Разве можно надеяться только на чьи-то молитвы? Получается как в анекдоте: «В городе нешуточное наводнение, вода прибывает, все спасаются, как могут. Только Ваня сидит на крыше и ждет, когда его Бог спасет. Одна лодка проплывает, другая, третья, люди предлагают спуститься с крыши и плыть с ними подальше от стихийного бедствия, но Ваня всем отвечает, что Бог его спасет. Так и утонул. И вот уже на том свете предъявляет он претензию Самому Всевышнему, почему Он его не спас. И был ему ответ: Я же тебе три лодки посылал, почему не спасался…» Я боялась быть похожей на этого Ваню…
Годам к сорока наступил тот самый момент, когда ничего другого не оставалось, как искать по себе молитвенников, потому что кризис наступил по всем вертикалям и горизонталям моей жизни…
В течение нескольких лет до этого жила я в гражданском браке — как то водилось у творческой интеллигенции — с человеком, профессия которого гордо звалась физик-теоретик. В юности, помню, грела меня высказанная не раз мысль, что хочется выйти замуж только за гения, чтобы посвятить ему жизнь… Откуда взялась эта мысль? Она витала в воздухе. В то время в СССР физику окружал ореол романтики, быть физиком считалось очень престижно, кипели споры между «физиками» и «лириками» с явным преимуществом «физиков». К началу перестройки «новые песни придумала жизнь», но я, видимо, так и осталась под влиянием своего «идеалистического инфантилизма», который и сыграл со мною злую шутку.
Влюбилась я в физика из Академии наук, и совсем не за человеческие качества, а из жалости, что «жена его не понимала и создавала такие условия, при которых думать и творить невозможно». Подумала, какая глупая жена, если не дает такому талантливому человеку реализовывать себя. Вот он — тот самый непризнанный гений, о котором мечтала… Творческих успехов у меня не было и в помине, дай, думаю, помогу человеку умному и симпатичному возможностью творить, как ему хочется. Впрочем, пора было и замуж выходить. Через неделю после нашего случайного знакомства и нескольких взаимообогащающих разговоров Вадик переехал ко мне в коммуналку и занял одну из двух моих комнат.
А мы случайно повстречались,
Мой самый главный человек.
Благословляю ту случайность
И благодарен ей навек… —
с радостью подпевала Анне Герман. Но быстро поняла — это засада!
Я и не предполагала, что у умных физиков-теоретиков ум бывает какой-то однобокий, одержимый единственной, необъяснимой страстью «познать тайны Вселенной».
— Для чего? — удивлялась я.
— Ради научного прогресса! — отвечал Вадим.
— Что это такое? Каковы его критерии?
— Научный прогресс — это процесс непрерывного, расширяющегося и углубляющегося познания окружающего мира, освоение микро— и макрокосмоса, — слышала я известный ответ.
Наши споры были нескончаемы.
— А вот американский физик Джонатан Хюбнер считает, что уровень прогресса замедляется начиная с 1873 года. Потому что некоторые направления науки и техники не развиваются из-за их экономической невыгодности и потом… Способность людей поглощать знания подходит к концу, и в результате делать новые открытия становится все труднее. Прогресс твой потихоньку сдувается, — усмехалась я.
— Да, — соглашался Вадим. — Изобретатели прошлого использовали те идеи, до которых было легче всего «дотянуться», а теперь приходится прилагать всё больше усилий для решения более сложных проблем. Но главное, из-за массы уже накопленных знаний ученым приходится тратить гораздо больше времени на образование, период их активной жизни, посвященный собственно научной деятельности, становится короче. Открытия теперь требуют больше времени. Нобелевские лауреаты стареют, и это о многом говорит… Вот мне сорок лет, и я бьюсь над одной проблемой, но, понимаешь, мне не хватает знаний доказать.
