Рис. 1.3. Бабушка, Пелагея Александровна
Рис. 1.4. Модель «махолета», построенная дедом
Очевиден универсализм подхода: если бы количество деталей было бы заказано «впритык» и, вследствие неизбежного брака, на сборке имел место некомплект, то и такое «вредительство» тоже вполне устраивало, как вполне оправдывающее применение «высшей меры социальной защиты».
Дефектом стиля в эпистолярных упражнениях достославного товарища Заковского было использование штампа «провокатор царской охранки», в то время как «разоблаченные» признавались, по его же данным, лишь в доносах. По-видимому, тут не обошлось без вполне естественного стремления слегка преувеличить достижения, потому что ранга «провокатора» достоин лишь тот, кто, будучи внедрен в круг неблагонамеренных, именно что провоцирует активные действия. Оно и попятно: начальство отчиталось в выплаченных «ерэдетвах», доложило наверх о раскрытии «кружка», а в нем процветают лишь говорильня да свальные половые сношения. В такой застойной атмосфере свежая идея – «экспроприировать банк» – вызывает энтузиазм по обе стороны баррикад, потому как всем ясно, что при распределении экспроприированного не будет вестись персонально ответственный бухгалтерский учет. Нытики, понятно, загундят: «А где оружие взять, а как избежать случайных жертв?» Но не смехотворно ли упоминание о каких-то «жертвах», когда дело идет о революции (с одной стороны) и о государственных интересах (с другой)? А уж оружие-то для хорошего дела…
Слово «провокатор», вероятно, казалось более ярким, хлестким по сравнению с сереньким – «стукач», что вполне извинительно: и в наше время как град по лысине барабанит не к месту употребляемое, заимствованное из ядерного лексикона словцо «эпицентр». Но в строгие тридцатые лексическая некорректность комиссара государственной безопасности 1-го ранга была приравнена к донесению о пленении в окопах незримого противостояния «языка» в звании полковника, в то время как взят был лишь ефрейтор. За очковтирательство (а может – и не только) ошибочно именовавшийся когда-то «товарищем» и «комиссаром» был расстрелян.
Находились, конечно, энтузиасты, убежденные, что «у нас просто так никого не сажают», но Григорий Игнатьевич не был настолько глуп, чтобы примкнуть к этой славной когорте. Он прочно запер свой рот на замок, избегая любых разговоров на политические темы, даже в кругу домашних. Сейчас трудно сказать, использовал ли он все возможности карьерного роста, но, во всяком случае, минимизировав риски, смог без эксцессов доработать до пенсии, которую получил в конце 50-х.
В 1934 году приехал в Москву и поступил в Институт связи и Борис. Ему снова пе повезло – сначала институт перевели в Ленинград, а потом – «добровольно» зачислили всех студентов выпускного курса в военные академии. Окончание Борисом Академии связи РККА совпало с началом «зимней» войны 1939 г. с Финляндией – одной из многих, развязанных Советами.
К этому времени в СССР была создана достаточно развитая промышленность (о том, за счет чего и кого это было сделано – немного позже), чтобы вооружить армию, на которую «вождями» возлагались надежды более чем претенциозные. Так, главный политработник, Я. Гамарник, на активе Наркомата обороны 15 марта 1937 г., протрубил:
«Большевистскую миссию Красная армия будет считать выполненной, когда мы будем владеть земным шаром»!
Хотя, не имея в своем распоряжении «машины времени», я не мог присутствовать на том мартовском совещании, мне довелось побывать на многих других, на которых выступления мастеров проникновснпого комиссарского слова считались обязательной частью программы. Времена, конечно, были уже иными, к людям относились чуть «мяхше» и многие офицеры перед такими номерами вытаскивали блокноты, чтобы потом повеселить домашних или сослуживцев, предваряя цитату примерно так: «Наш-то вчера засадил…». В тридцать седьмом всем без исключения было ясно, что «всемирные» трели – не более чем аранжировка мелодии, сочиненной предельно высокопоставленным «композером». От исполнителей требовалась максимально возможная верноподданическая голосовая сладость. А «комиссар из комиссаров» застрелился.
А может и не этом заключалась коллизия, а просто обманулся «композер» в своих заветных чаяниях и улучшил собственное мнение о себе, поменяв местами причины и следствия, находя объяснение неудачам в нерадивости других. У Рабоче-крестьянской Красной армии всего было больше: и танков, и самолетов, не говоря уж об артиллерии. Но количественными данными можно мощно козырять на совещаниях, а вот насколько эффективно заработает военная машина «в поле» – зависит от многих факторов, не в последнюю очередь – от умения тех, в чьих руках находится техника. Профессионалов же сладкоголосые недолюбливали, используя «ленинские принципы подбора кадров» оттесняли, норовя при всяком удобном случае подставить под топоры бойцов невидимого фронта.
Суоми оказалась крепким орешком – финны (и это было наиболее возмутительно) и не думали делать того, что им предписывали адепты «самого передового, единственно верного учения»:
Много лжи в эти годы наверчено
Чтоб запугать финляндский народ.
Раскрывай же теперь нам доверчиво
Половинки широких ворог!
Противник был очень упорен в обороне, широко вел минную войну. В Военной академии связи срочно были разработаны и изготовлены индукционные миноискатели 6* . Эти примитивные устройства были объявлены «совершенно секретными» (от мании все засекречивать Советы не смогли избавиться до конца своих дней) и отправлены в Действующую армию. Каждого курсанта проинструктировали: приугрозе захвата противником – подорвать миноискатель гранатой, а самому застрелиться, чтобы не выдать «секрета» под пытками. Борис был направлен (рис. 1.5) в 262-й отдельный саперный батальон 18-й стрелковой дивизии. Дивизия была кадровой, хорошо вооружена. Она медленно продвигалась, тесня несколько финских батальонов. Саперный взвод, которым командовал Борис, занимался, конечно, не только разминированием, приходилось подрывать заграждения, расчищагь дороги, а иногда и пополнять цепи пехоты – потери были тяжелыми. Однажды обнаружилось, что взвод, разминировавший дорогу, отрезан от дивизии – финны скрытно сосредоточили достаточные силы и замкнули «мотти» (так они называли окружения). Командование дивизии упустило время и не смогло организовать прорыв. Для предоставленного самому себе взвода последующие несколько дней были кошмаром – уходить пришлось по заснеженному лесу, под огнем снайперов. Заснуть или получить даже нетяжелое ранение означало гибель – смерть на тридцатиградусном морозе не заставляла себя ждать. Борис и его солдаты вышли из окружения с оружием и разбитым миноискателем, что спасло их от трибунала. О методах большевистского «правосудия» техник-лейтенант некоторое представление имел: еще во время учебы в институте будущий связист проходил практику на строительстве дальневосточной железной дороги, побывав на одном из островов архипелага ГУЛАГ (рис. 1.6).
