а люди, преданные своему делу всем сердцем. Вот возьми — почитай!
Мать долго вытирала руки о фартук и, наконец, дрожащими пальцами взяла отпечатанное на машинке письмо.
Поезд в Иркутск прибыл рано. По росистым мостовым расплескалось горячее солнце. С Ангары пахнуло утренней свежестью. Лешка, поставив чемодан на набережную, засмотрелся на реку. Она быстро несла чистые байкальские воды, посеребренные солнечными бликами. Сколько о ней слышал, сколько читал, а не представлял, что Ангара и в самом деле так красива.
Подойдя к берегу, порылся в кармане пиджака, нашел монету и, обернувшись спиной к реке, бросил ее через левое плечо: «На счастье!»
…И вот — первая пятерка. Когда в списке абитуриентов увидел ее против своей фамилии, глазам не поверил. Однофамилец? Нет. Другой такой фамилии не оказалось. Потом второй экзамен, третий, четвертый и — тоже «отлично».
Конкурс — шесть человек. Поступали с рабочим стажем, некоторые по своей специальности. Что он в сравнении с ними? Школяр, у которого, кроме аттестата, ничего нет.
Деньги, которые дали на дорогу, кончались. Их и так-то не было густо, а тут к нему поселились ребята совсем безденежные. Пришлось поделиться. И вот, ожидая решения приемной комиссии, Лешка решил поправить пошатнувшееся финансовое положение — поступил дворником в цирк. Соседи по комнате зубоскалили:
— Неплохо, Белкин, начинаешь. Горький с Шаляпиным баржи разгружали… Ты еще в институт не поступил — зверей изучаешь. Охотовед из тебя получится что надо.
Лешка пыхтел, не находя слов для обидчиков. А рано утром снова спешил на работу. Брал метлу и направлялся в клетки. За день так намахается, что метла уже казалась связанной из металлических прутьев.
Как-то, придя с работы, он услышал:
— Кончай цирковую деятельность. Ты — охотовед!..
* * *
Потекли, побежали студенческие будни. Первые лекции, первые бессонные ночи над грудой учебников.
Еще на экзаменах Лешка познакомился с камчадалом Геннадием Косыгиным. Глаза у него узкие, брови широкие, лицо скуластое, обветренное. Коренаст, широкоплеч. Походка тяжелая, уверенная. Ни перед кем не заискивает, сдержан — ни слова лишнего, никаких сверхэмоций. Говорит растянуто, выговаривая каждый слог. Сначала Алексею казалось, что Косыгин делает ударение на последнее «о», «непременно, безрезультатно». Долго не мог к этому привыкнуть, но со временем не представлял его говорящим иначе. И хотя Косыгин лет на десять был старше Белкина, это не помешало им крепко сдружиться.
На отделении охотоведов организовали стрелковый кружок. Геннадий предложил Лешке записаться.
— Но я же стреляю.
— Как ты стреляешь? У нас на отделении большинство — промысловики. Они не раз ходили в тайгу, и то записались. Охотовед должен стрелять, как снайпер.
На занятиях изучали различные марки ружей, винтовок. А в воскресенье на рассвете уходили с Косыгиным в тайгу. До позднего вечера бродили по звериным тропам, иногда расстреливали все патроны, а домой возвращались ни с чем. Но прок все-таки был. Зимой на стрелковых соревнованиях Лешка поразил мишень лучше всех. Пули легли в «яблочко».
— Поздравляю со вторым разрядом, — сообщил тренер.
Косыгин подмигнул другу: дескать, не напрасно затянул в стрелковый.
Еще одной Лешкиной слабостью были стихи. Пристрастие к ним перешло от отца. Тот немного писал. Даже когда болезнь приковала его к больничной койке, не забросил своего увлечения. То для стенгазеты напишет, то ко дню рождения кому-нибудь из товарищей по работе. Сыну не передалось отцовское усердие в сочинительстве, но любовь к поэзии жила.
Особенно любил звонкие, раскатистые стихи Маяковского. Но когда выдавалась свободная минута и Алексей брал в руки балалайку, близким становился и Есенин:
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется — на душе светло…
Глава 3
БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
Этот вопрос сегодня должен решиться окончательно и бесповоротно. На втором курсе Белкин влюбился.
Он быстро мчался вниз, на первый этаж, и на нижней лестничной площадке вдруг увидел незнакомую девушку. Она стояла у широкого окна, в которое бил свет, и казалась вся нежно-голубой. У нее были голубые туфли, голубое платье и даже смешно торчащие косички тоже казались голубыми. Лешка ни разу не видел такого милого лица, и его удивило, почему в глазах симпатичной девчонки — растерянность.
— Вам кого-нибудь нужно? — поинтересовался он.
— Нет, — поспешила ответить она. — Мне на зоофак.
— В чем же дело? Пойдемте покажу — это выше… Вы к нам переводом?
Незнакомка смутилась еще больше.
А через несколько дней, когда он вбежал в деканат, сразу увидел за секретарским столом ту самую девушку. Взгляды их встретились — она первая отвела глаза.
Теперь его мысли все чаще возвращались к ней. Еще когда учился в школе, к нему приходили домой одноклассницы. Но они — за учебниками или списать домашнее задание, о них Лешка не думал. А тут сидит на лекции или готовится к занятиям — в голову лезет всякая чепуха. Или вдруг вспомнит, как, встретив ее в деканате, от неожиданности попятился назад. Здесь теперь часто толпились парни, без всякого дела, подыскивая любой предлог, лишь бы заговорить с ней.
Однажды, дождавшись, когда все «поклонники» уйдут на лекцию, он открыл дверь деканата и, набравшись решимости, спросил:
— Скажите, по вашему телефону можно позвонить?
С тех пор почти каждый день звонил знакомому преподавателю. Это, конечно, заметили однокурсники.
— Белкин, сегодня пойдешь звонить? — спрашивал Володька Латышев, всегда острый на язык, балагур и весельчак. — Надумаешь — возьми меня. Мне надо позвонить в бюро добрых услуг, узнать, делают ли гробы моего размера. А то скоро умру от тоски по одной женщине…
Все хохотали. Лешка становился мрачнее тучи.
Несколько дней не появлялся в деканате. А потом не выдержал — снова зашел. И когда разговаривал по телефону, глаз не спускал с секретаря. Нет, что ни говори, а она какая-то необыкновенная. И среди «зверофаковцев» есть девчонки, но не такие: то слишком деловые, или чересчур кокетливые. А Люся держалась настолько естественно, что казалась необычной. Необычны были ее глаза, голубые-голубые, как волны на Увильдах. Необычна улыбка, с которой смущенно встречала всех, кто входил в деканат. Необычны пышные белокурые волосы, которые, когда она наклонялась над столом, опускались на глаза. В такие минуты Лешке хотелось подойти к ней и осторожно поправить локоны, чуть-чуть задержав их в своей шершавой ладони.
Своими переживаниями делился с Володькой Лебедевым. Жили они в одной комнате, за несколько месяцев присмотрелись друг к другу, и Лешка считал его самым порядочным парнем на факультете. Сосед знал о его
