В этот предвоенный период германские архитекторы мировой политики из министерства иностранных дел и кабинетов кайзера, а также их могущественные сторонники, вроде судостроительного магната Альфреда Баллина, столкнулись с определенными проблемами. Дело заключалось в том, что пропаганда, побуждавшая германский народ выполнить его мировую миссию и осуществить грандиозные судостроительные программы, без которых не мыслилось ее осуществление, насторожили Великобританию, чье могущество основывалось на первоклассном военно-морском флоте, и толкнули ту на заключение враждебного Германии союза с Францией и Россией. Канцлер Германии Бетман-Гольвег и его соратники приложили неимоверные усилия, чтобы обуздать Тирпица и успокоить британцев, и немало преуспели в этом. Во всяком случае, к июлю 1914 года они, уже раскрыв свои планы относительно России и Франции, все же надеялись, что в правительстве Великобритании возобладают пацифисты и островная империя не станет ввязываться в континентальную войну.
Когда разразился кризис, Бетман отправил в Лондон Альфреда Баллина с поручением разведать обстановку. Вернувшись в Берлин, тот доложил, что ни один из британских министров напрямую не говорил о возможности оказания поддержки Франции в случае нападения на нее Германии; введенный в заблуждение этими миролюбивыми настроениями, а также бытовавшим в Англии мнением, что события на Балканах (в конце концов послужившие для Германии и Австрии поводом к объявлению войны) британцев не касаются, Баллин сделал вывод о возможности для Германии приступить к осуществлению своих планов относительно Франции. Основываясь на этих данных, Бетман сообщил британскому посланнику: "При условии гарантированного нейтралитета со стороны Британии Имперское [Германское] правительство заверяет правительство Британии, что захват французской территории в его планы не входит". Отчет об этом разговоре поверг в отчаяние прочитавшего его британского министра иностранных дел сэра Эдварда Грея: возмутительным был сам факт, что кто-то осмелился предложить Великобритании сделку, бросавшую тень не только на ее честь, но и на чувство здравого смысла и инстинкт самосохранения… Он ответил, что согласиться с таким предложением правительство Его Величества не сможет; это стало бы для доброго имени страны несмываемым позором, от которого она никогда бы не очистилась.
Естественно, Рудольф Гесс ничего не знал ни о том, что творилось в кулуарах власти, ни о том, какие настроения преобладали среди министров кайзера в то время, когда они собирались ввергнуть страну в пучину европейской войны, но двадцать пять лет спустя, будучи заместителем Гитлера и готовясь вместе с фюрером вступить во Вторую мировую войну, он испытывал те же иллюзии относительно крайностей британской чести и инстинкта самосохранения иллюзии, еще долго продолжавшие тревожить его воображение уже после того, как Англия под давлением обстоятельств оказалась в лагере противника.
В конце июля 1914 года молодой Гесс, всего несколько месяцев назад отпраздновавший свой двадцатый день рождения, был озабочен лишь мечтой пойти на фронт. Умело проводимая газетная кампания убедила немцев в том, что их отечество находится в окружении коалиции завистливых врагов, стремящихся вторгнуться на его территорию и положить конец германскому процветанию. Под влияние пламенного национализма попали даже социалисты, совсем недавно призывавшие к международной солидарности пролетариата. Когда кайзер провозгласил: "Для меня больше не существуют партии — только немцы", они выступили в его поддержку. "Царит радужное настроение, писал в своем дневнике главнокомандующий военно-морских сил, правительство очень хорошо сумело представить дело так, будто мы подверглись нападению".
Призыв браться за оружие повсеместно встречался с энтузиазмом. В Мюнхене к ликующим толпам на Одеонплац присоединился Адольф Гитлер, неприметный и одинокий молодой человек, зарабатывавший на жизнь рисунками видовых открыток. С горящими глазами он размахивал шляпой, приветствуя «избавление» от бессмысленности и тщетности существования.
Похожие эмоции испытывал в Рейхольдсгрюне и Рудольф Гесс. Впервые открыто взбунтовавшись против воли отца, он направился в Мюнхен, чтобы добровольцем вступить в кавалерию, "исполненный решимости, — как он писал родителям в письме от 3 августа, — задать жару этим варварам и международным преступникам, как они того заслуживают".
Оба родителя ответили ему своим благословением, а отец в конце приписал: "Теперь, милый Руди, прощай, исполняй свой долг хорошо. Мы все сердечно обнимаем тебя и шлем самый горячий привет и поцелуи. Твой папа".
Кавалерийский полк, в который намеревался вступить Гесс, оказался полностью укомплектован, и 20 августа он в качестве рядового был зачислен в 7-й Баварский полк полевой артиллерии, месяц спустя по какой-то причине преобразованный в 1-й резервный батальон элитного 1-го Баварского пехотного полка. "Порадуйтесь вместе со мной, — писал он домой, — теперь я пехотинец". 4 ноября после короткой подготовки резерв был отправлен на фронт во Фландрию, и Гесс свое первое крещение огнем принял под Ипром. Пять дней спустя, как следует из его послужного списка, составленного в ноябре 1937 года, он удостоился чести перевода в 1-ю роту 1-го Баварского пехотного полка, дислоцированного в районе Соммы. Гесс проявил себя отважным и храбрым солдатом и в апреле 1915 года получил чин ефрейтора и Железный Крест 2-й степени; через месяц ему было присвоено звание унтер-офицера, а в конце августа его отправили в армейскую школу в Мюнстере на курсы по подготовке офицеров резерва; там в октябре ему присвоили звание фельдфебеля.
На фронт Гесс вернулся в ноябре и снова служил в 1-й роте 1-го Баварского пехотного полка, принимавшего участие в окопной войне в секторе Артуа, а в начале следующего, 1916 года в сражении за Нейвилль. Подхватив в феврале инфекционную ангину, большую часть марта и апреля он провел в различных госпиталях.
После двухнедельного отпуска в Рейхольдсгрюне 2 июня Гесс вернулся в свой батальон, который был брошен в кровавую битву за французскую твердыню в Вердене. Там он стал свидетелем ужасов, потрясших его до глубины души. Ничего подобного на фронте он прежде не видел и свои впечатления об этой "отвратительной резне" запечатлел в поэме, посвященной павшим товарищам, "Перед Верденом".
Как следует из его послужного списка, 12 июня под Верденом, у крепости Дуомонт, Гесс был тяжело ранен шрапнелью в кисть левой руки и плечо. Лечился он в госпитале в Бад-Гомбурге, после чего получил отпуск для окончательной поправки. По всей видимости, в госпитале его воображение захватили рассказы о подвигах германских пилотов-асов. Эти истории, а также воспоминания о летающих машинах, время от времени появлявшихся в небе над линией фронта, заставили его обратиться с просьбой отправить его в летную школу. Но просьба его была отклонена.
