Первое время он читал главным образом романы. Но вот как-то попала ему в руки книга И. Зульцера, описывающая красоты природы. О впечатлении произведенном этой книгой и другими, подобными ей, он впоследствии писал: «Не успел я их прочесть, как не только глаза мои, власно (как-будто)*[2] как растворились, и я начал на всю натуру смотреть совсем иными глазами и находить там тысячи приятностеи, где до того ни малейших не примечал; но возгорелось во мне пламенное и ненасытное желание читать множайшие книги такого же сорта и узнавать отчасу далее все устроение света. Словом, книжки сии были, власно, как фитилем, воспламенившим гнездившуюся в сердце моем и до того самому мне непонятную охоту ко всем физическим и другим так наз. естественными наукам. С того момента почти оставлены были мною все романы с покоем, и я стал уже выискивать все такие, которые к сим сколько-нибудь имели соотношение, и поелику у немца, снабжающего меня книгами, было таких мало, то не жалел я нимало денег на покупку совсем новых из лавки и доставал везде такие, где только можно было отыскать».
Болотов не только много читал, но и переводил иностранные книги на русский язык. Книги будоражили его мысли, он проводил доступные физические опыты, сам мастерил некоторые простые приборы (модель фонтана, стереоскоп). Большую роль в развитии молодого человека сыграло знакомство со студентами, а через них и с профессорами Кенигсбергского университета. Посещение лекций, беседы с учеными значительно обогащали его знания.
Н.А. Корфа отозвали в Петербург, его сменил В.И. Суворов (отец будущего знаменитого полководца). Это заметно отразилось на положении офицеров канцелярии. Василий Иванович не был так богат, как Корф, и не мог принять на себя расходы по офицерскому столу, что заметно ударило по карману менее обеспеченных. Правда, Болотову в этом отношении повезло; хозяева квартиры, узнав о его нужде в питании, тут же предложили ему столоваться вместе с ними без всякой оплаты, утверждая, что расходы их в связи с этим почти не увеличатся. Кроме того, Суворов, привыкший рано вставать, ввел новый распорядок дня: если раньше работавшие в канцелярии приходили к 8, а то и к 9 часам, то теперь им нужно было являться к 5. Первое время многие ворчали, но потом все привыкли, а большинству нововведение даже понравилось: вся вторая половина дня теперь оказалась свободной.
В.И. Суворову не пришлось долго быть губернатором в Кенигсберге. В конце 1761 г. умерла императрица Елизавета Петровна. На трон вступил Петр III, известный своей приверженностью ко всему прусскому. Поэтому первым долгом он стал менять в руководстве, особенно военном, людей, защищавших «русский дух». Таким человеком был и В.И. Суворов, которому пришлось оставить место генерал-губернатора.
Впрочем, судьба скоро преподнесла сюрприз и подпоручику Болотову. Из Петербурга пришла бумага, согласно которой от отзывался из полка и назначался флигель-адъютантом генерал-полицмейстера города Петербурга. Сначала Андрей не мог понять, каким образом это произошло. Но вскоре все выяснилось: генерал-полицмейстером Петербурга был назначен Н. А. Корф. Он-то, зная Болотова как умного и исполнительного офицера, и перевел его к себе в штат. Сборы были недолгими, и в начале 1762 года подпоручик Болотов прибыл в Петербург.
В ПРИДВОРНЫХ КРУГАХ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА
В Петербурге Болотов бывал не раз. Но раньше он жил в нем мальчиком, а теперь ему шел 24-й год. И воспринимал он город и жизнь в нем по-новому, уже как взрослый человек. Петербург стал местом его службы, участия в общественной жизни. Первое время многое для Болотова было новым и интересным. Его деятельность в качестве флигель-адъютанта генерал-полицмейстера столицы была неразрывно связана с императорским дворцом и придворной жизнью. В его обязанность входило всегда находиться при генерале и сопровождать того во всех поездках. Болотов выполнял поручения Н. А. Корфа, которые заключались главным образом в посещении высокопоставленных лиц и передаче им устных или письменных сообщений, а также в получении ответов на эти сообщения.
Кроме того, молодой флигель-адъютант сопровождал генерал-полицмейстера на балы и другие празднества, которые почти ежедневно устраивались во дворцах царя и придворной знати. Первоначально это тоже привлекало Андрея: ему было интересно видеть царя, членов его семьи, встречать представителей высшей государственной элиты. Как и другие дворяне, он воспитывался в духе почитания императора как помазанника божьего. Все связанное с царской фамилией представлялось ему священным, достойным всяческого почитания и подражания.
Каково же было разочарование Болотова, когда, став очевидцем придворной жизни, он смог наблюдать поступки императора и его приближенных. Вспоминая позднее дни, проведенные при дворе, Болотов записал в своих дневниках: «Мы ... имели только ту отраду и удовольствие, что могли всегда в растворенные двери слышать, что государь ни говорил с другими, а иногда и самого его и все деяния видеть. Но сие удовольствие было для нас удовольствием только сначала, а впоследствии времени скоро дошло до того, что мы желали уже, чтобы таковые разговоры до нашего слуха и не достигали; ибо как редко стали уж мы заставать государя трезвым и в полном уме и разуме, а всего чаще уже до обеда несколько бутылок аглинского пива, до которого он был превеликий охотник, уже опорознившим, то сие и бывало причиною, что он говаривал такой вздор и такие нескладицы, что при слушании оных обливалось даже сердце кровью от стыда перед иностранными министрами, видящими и слышавшими то и бессомненно смеющимися внутренно. Истинно бывало, вся душа так поражается всем тем, что бежал бы неоглядкою от зрелища такового! - так больно все то видеть и слышать».
С каждым днем все постылее и ненавистнее становились Болотову императорский дворец и придворное праздное и хмельное времяпровождение.
Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба молодого офицера, если бы не один случай, связанный с неуравновешенным характером Петра III. Как-то, проводя смотр кирасирскому полку, над которым он шефствовал, император не увидел в строю одного знакомого ему офицера.
Царь спросил о нем, и генералы свиты ответили, что того перевел в свой штат Н. А. Корф. Император возмутился, что генерал-полицмейстер посмел без его разрешения отозвать офицера из полка. После разъяснения, что существует соответствующий указ, Петр III еще больше рассвирепел, приказал тут же вызвать к нему Корфа и подготовить для подписи «высочайшее повеление» о ликвидации штатов у некомандующих генералов и возвращении освобождающихся офицеров в полки.
