Не отступаться
Вопроса, идти или не идти в авиацию, для меня не существовало. Я просто не мыслил себя без авиации. Но я еще не знал закона Паркинсона, который гласит, что если неприятность может произойти, to она обязательно произойдет. Так оно и вышло, когда я осенью 1927 года подал заявление о приеме в летную школу. Началось хождение по кабинетам медицинской комиссии. Каждый врач, выслушивавший и выстукивавший меня, казался мне личным врагом, а все вместе они, будто сговорившись, решили меня забраковать. И забраковали. Седенький старичок терапевт очень долго выслушивал мое сердце и нашел в нем какие-то глухие тоны.
— Дело поправимое, — сказал он мне. — Ваш организм растет быстрее, нежели сердце. Пройдет годик-два, вы подрастете, окрепнете, и никуда от вас летная школа не уйдет.
Легко ему было говорить…
Но все же по совету врачей я начал усиленно заниматься спортом и настолько увлекся боксом, что даже выступал в полусреднем весе на соревнованиях.
Зимой 1928 года в Красноярский окружной совет Осоавиахима прислали две путевки в летную школу, а желающих попасть в нее набралось триста человек. Шансы были ничтожно малы. И, тем не менее, я подал заявление.
Не могу передать, как я волновался, особенно когда дело дошло до медиков. Но страхи оказались напрасными. Спорт сделал свое дело, и я был принят.
В летной школе я впервые столкнулся с тем строго регламентированным распорядком, который зовется военной дисциплиной. Вставать надо было в шесть часов утра. Умываться, спать, есть, заниматься — все по звонку, все по строгому расписанию. На малейшее отклонение от него требовалось разрешение командира.
С непривычки все эти строгости настолько меня стесняли, что я даже подумывал: а не бросить ли школу, пока еще есть возможность? А потом как-то незаметно привык и к распорядку дня, и к дисциплине и даже не представлял себе позже, что может быть как-то иначе…
Половину лета и всю зиму мы занимались только теорией. Изучали аэродинамику, моторы, самолеты и множество различных военных предметов: тактику, организацию армии, уставы. Учились ходить в строю, отдавать рапорт. Весной 1929 года я впервые в жизни поднялся в воздух на самолете. Правда, пока еще как пассажир. Может быть, поэтому первый полет меня разочаровал. Я ждал его так долго, а все оказалось до обидного просто: взлетели, полетели, сели.
Не очень-то весело было заниматься и рулежкой — учиться вести самолет на земле по прямой, производить развороты. Машина, на которой мы проходили рулежку, даже не летала, поскольку обшивка из перкаля была снята с ее крыльев.
Но самое главное было впереди, когда после окончания курса теоретической подготовки мы были направлены в летную школу Оренбурга. Вот здесь-то и началась настоящая летная учеба.
Первым нашим учебным самолетом был двухместный биплан У-1 (Авро) деревянной конструкции с ротативным мотором воздушного охлаждения.
Что это такое — ротативный мотор, — мы все узнали уже после первого дня учебы. Дело в том, что у этого мотора коленчатый вал был закреплен намертво, а цилиндры с большой быстротой вращались вокруг вала, и смазка под действием центробежной силы выбрасывалась в воздух, разбрызгивалась на мельчайшие частицы и страшно загрязняла весь низ фюзеляжа, крылья и хвостовое оперение. Отмыть горячей водой с мылом копоть, пыль, касторовое масло было очень и очень нелегким делом. Но все искупалось тем, что мы летали.
В один из первых полетов с инструктором я неожиданно получаю приказание: «Возьмите управление и ведите самолет по горизонту». О том, что ручку управления нужно держать свободно, что сила здесь не нужна, я разом забываю и так сжимаю ручку, что хрустят пальцы. Через несколько минут я взмок от напряжения, ручка управления тоже. Пот с меня лил градом, а полета по горизонту не получалось. Самолет рыскал, шел то вверх, то вниз, то влево, то вправо, словно издеваясь надо мной… С той поры, как я впервые взял ручку управления, прошло много лет, но и сейчас я отчетливо помню свои тщетные усилия вести самолет по горизонту.
Мало-помалу я научился координировать свои движения. Я привыкал к самолету. Самолет привыкал ко мне. Росла уверенность, накапливались практические навыки в управлении машиной. С инструктором я прошел весь высший пилотаж, благо самолет был очень легок и послушен в управлении, легко делал петли, виражи, спирали, перевороты через крыло, штопор.
Однажды после того, как я выполнил вместе с инструктором уже девяносто полетов, он приказал мне выбросить подушку с его сиденья, закрепить привязные ремни, чтобы они не болтались в кабине, и спросил как ни в чем не бывало:
— Полетишь сам?
Я знал, что должен наступить день, когда мне зададут такой вопрос, однако не думал, что это наступит так скоро и, главное, так неожиданно.
— Полечу, — отвечаю оторопело.
Задание: нормальный взлет, первый разворот под девяносто градусов на высоте 150 метров. Набор высоты 300 метров, полет по прямоугольнику, расчет и посадка на три точки.
Заруливаю на взлетную полосу. Поднятием руки прошу старт. Вижу взмах белого флажка, осматриваюсь, как положено, даю газ и взлетаю. Все делаю, как при полете с инструктором. Однако горделивое чувство все же охватывает меня. Очень рад, что лечу один. Но слишком радоваться некогда. Высота 150 метров. Надо делать первый разворот. Чуть прижимаю машину, набираю на 10 километров скорости больше и плавно делаю первый разворот на 90 градусов. Строю правильный четырехугольник. Произвожу расчет и сажусь на три точки, но в момент посадки забываю о контакте на ручке управления, и мотор останавливается.
По нашему неписаному правилу, когда вот так останавливается мотор, виновник происшествия поднимает хвост самолета и с помощью других курсантов оттаскивает его с посадочной полосы на нейтральную, а оттуда — на взлетную. Все это выпало и на мою долю. Но не могло омрачить ликования.
Первый полет выполнен самостоятельно! Каждый следующий доставлял новую радость, приносил новый опыт. Это было прекрасно — ощущать свою власть над послушной уже машиной, подчинять себе воздушную стихию. Каждый летный день воспринимался как праздник, а вынужденные перерывы в полетах вызывали досаду…
Продолжая полеты, я чувствовал, как машина все лучше подчиняется моим рукам. Во мне росла уверенность, которая незаметно превратилась в излишнюю самоуверенность и подвела меня.
Наша группа уже завершала полеты на У-1. Шли заключительные упражнения по отработке чистоты посадки. Надо было безукоризненно сесть на три точки и как можно ближе к посадочному знаку «Т».
