Мы с Зойкой вышли на улицу и вдохнули холодный воздух так глубоко, что в легких стало больно, чтобы навсегда выветрился запах лекарств и селедки. Я такая довольная была, и Зойка тоже довольная. И тут мы увидели Куклу с Тобиком. Я тут же крикнула:
– Кукла, ко мне!
А Зойка Галкина крикнула:
– Кукла, к ноге!
Кукла кинулась к нам, виляя хвостом. Она думала, что мы ее позвали кормить, а мы ее позвали просто гладить. Тогда она побежала обратно.
Мы с Зойкой вообще-то подкармливали Куклу: колбасу ей приносили вареную, кости из супа. Я ей один раз даже паштет с бутерброда отдала, это принесла женщина Лена из церкви. Мы сначала ее за просто так кормили, но потом Зойка сказала:
– Давай ее дрессировать. Я читала в одной книжке, что, когда кормишь собаку, ей нужно приказывать всякое, и она будет выполнять в благодарность за еду, а потом привыкнет к командам и будет делать все просто так.
Тогда мы с Зойкой стали давать Кукле колбасу и кричать: «Сидеть!» Кукла действительно садилась, потому что так было удобнее есть. Мы с Зойкой называли ее Кукла, потому что среди всех дворняг нашего двора она одна была болонка.
Все другие приказы Кукла не выполняла, но мы всем говорили, что мы ее дрессируем, правда, сейчас еще не очень хорошо получается, но она способная, и скоро мы выучим ее танцевать.
Тут мимо нас проехал Димка Зеленкин на «Школьнике», дребезжа звонком. Кукла бросилась за ним с лаем, и Тобик тоже бросился. У Тобика было брюхо в грязи, и шерсть висела клочьями. Тогда Зойка крикнула им: «К ноге!», но они на нас даже не взглянули.
Наутро я пошла в школу во всем зимнем, хотя весна. Все наши уже давно ходили в легком, и только мне все не разрешали. А мне хотелось. У меня пальто было на вырост, поэтому я все время талию затягивала, чтобы было не так толсто, и еще для красоты. А Димка Зеленкин обогнал меня, шелестя легкой курточкой, и крикнул:
– Тебе не холодно, толстая?
А я крикнула:
– На себя посмотри!
И он сказал мне еще:
– Тебе, толстая, сегодня будет!
Когда он зашел за угол, я затянула пояс потуже, и мне стало очень грустно, как старикам на лавочке без спинки. Я когда на улице задумываюсь над чем-то, начинаю слегка воротник на пальто покусывать. Он у меня поэтому зимой весь в маленьких сосульках. Я остановилась посмотреть на строителей и стала думать, а тут мимо одна бабка шла из нашего двора, прямо не шла, а ковыляла. Она как увидела меня, так говорит:
– Ты что встала на дороге?
Тогда я подумала, что уж она-то точно не воевала, а если бы мы с Зойкой пришли к ней, то она бы обязательно наврала.
У Людмилки на столе в банке стояли три гвоздики.
Мы как раз по зоологии проходили устройство комара, и вдруг дверь открылась, и вошел дед Аполлонский, как я – во всем зимнем, только с клюкой. Людмилка тут же говорит:
– Ребята, чей дедушка пришел?
А я говорю, чтобы она его не выгнала:
– Он ничей! Это ветеран! Мы нашли его с Зоей Галкиной, как вы сказали.
– Дети, встаньте! – крикнула Людмилка. – Здравствуйте, товарищ ветеран!
А я подумала: «Это еще что! Сейчас он ордена покажет!»
– Уважаемый… а… э… – сказала Людмилка.
– Борис Анастасьевич, – сказал дед Аполлонский.
– Да! Борис Анастасьевич! – продолжала Людмилка. – В нашей школе впервые организован поисковый отряд. Подойдите к доске. Пусть дети на вас посмотрят.
Дед Аполлонский стал снимать свое пальто с каракулем, а под пальто у него что-то звенело. Все стали вслушиваться, но мы-то с Зойкой знали, что звенят ордена.
Дед вышел к доске, весь блестящий от орденов, и стал смотреть по сторонам, отыскивая нас. Мы ему закивали.
– Мы ищем всех ветеранов микрорайона, – сказала Людмилка. – Вы первый, кого мы отыскали. Мы будем помогать найденным ветеранам, и вы, Борис Анастасьевич, будете первым, кому мы поможем. А сейчас расскажите ребятам, как вы воевали… Тихо, дети! Все смотрим на ветерана!
И мы все уставились на Аполлонского.
– Я воевал на войне… – начал он. – Я очень давно воевал на войне. Вот мои ордена… – но тут он стал кашлять.
Всем было видно сквозь его толстые очки, что у него глаза покраснели. Все наши стали шептаться, потому что дед долго кашлял. Он увидел, что мы шепчемся, что он нам уже неинтересен, он заволновался и попытался забить кашель словами. Людмилка крикнула нам:
– Тихо, дети! Сейчас же слушайте Бориса Анастасьевича!
Тогда мы замолчали все и стали слушать, как он кашляет. И Людмилка крикнула нам снова; она кричала, потому что из-за деда ничего не было слышно:
– Зоя Галкина! Выйди к доске и поприветствуй Бориса Анастасьевича! – достала из банки три бурые гвоздики. У нас так всегда было, чуть встречать кого или ругать на пионерском собрании, так Зойке говорили готовить речь. А ругали на пионерском собрании всегда меня. Зойка стояла у доски между дедом Аполлонским и таблицей комара.
– Дорогой Борис Анастасьевич! Поисковый отряд пятого «Б» класса от всей души благодарит вас за ваше участие в войне и дарит вам эти цветы, – говорила Зойка, и оранжевым вспыхивал ее галстук.
Дед волновался, кричал сквозь кашель про войну и протягивал руки к мокрым гвоздикам.
Мы с Зойкой пошли домой. Она завернула за детский сад, ей так ближе, а я пошла как обычно. А мне навстречу вышли Димка Зеленкин, Дроздик и Сережка Шадрин. Пацаны все ниже меня были на голову, но я их все равно боялась.
Димка Зеленкин говорит:
– Мы, длинная, тебя ждем. Домой идешь?
– Домой, – говорю.
– К бабке? – спрашивает Дроздик.
– Не твое дело, – отвечаю.
А Дроздик мне:
– Твоя бабка темная. Мы видели, как ты с ней в церковь ходишь.
– Не хожу, – говорю.
А Димка Зеленкин мне:
– Ладно врать, толстая, все знают, что ты крест на шее носишь.
– Не ношу, – говорю, – вы сами носите, а на меня говорите!
– Ты, толстая, завралась совсем. Мы на физкультуре в вашу раздевалку подглядывали, мы все видели, как ты в сторонку отходила и крест в носок прятала.
– Врете вы все, – говорю, – не было такого. И никакая я вам не толстая. У меня, между прочим, имя есть!
Я очень хотела пойти домой, но они не пускали. Особенно Зеленкин с Дроздиком, а Шадрин Сережка все больше молчал и отводил глаза в сторону. Просто я один раз видела их с матерью в церкви. Он стоял впереди меня, я смотрела на его затылок и тоненькую шейку, и я ему ничего не сказала, но он знал, что я его увидела, и знал, где мы находимся.
Они мне много еще чего сказали, только я не буду про это рассказывать.
Я пришла и сказала бабке:
– Ты темная…
А она посмотрела на меня удивленно и говорит:
– Иди ешь. Мать из Москвы звонила, а тебя не было. Будет вечером звонить.
У нас была картошка вареная с маслом и с состриженным луком.
