Явно наслаждаясь игрой, Чарли парировал:
— Прекрасно, а я не хочу, чтобы мне промывал мозги такой недоделанный эскулап, как вы. Будем считать тему закрытой. У меня есть более интересные занятия, чем тратить время на недокормленных знахарей.
Он снова повернулся к маме.
— Ну что поделаешь с этим докторишкой, Лиллиан? — спросил он с притворной серьезностью. — За что ему только деньги платят? Я не приглашал его, его очаровательную жену — да, но не его. Он испортил весь вечер.
Мама была так потрясена повышенным вниманием к ней, что была способна произносить разве что междометия.
Вечер прошел гладко, пока гости не начали расходиться. Внезапно мама снова почувствовала себя плохо, на этот раз настолько, что Чарли помог одному из слуг и мне поднять ее наверх и уложить на первую же ближайшую кровать — она оказалась в той самой дамской гостевой комнате, где я так часто бывала. Мы уложили ее, а Чарли, пощупав ее пульс и желудок и послушав ее стоны, велел слугам разыскать и немедленно доставить наверх доктора Рейнольдса.
— Мне уже лучше… — выдавила из себя мама, но ей явно не было лучше, и на ее землистом лице была написана такая мука, что мне стало страшно.
Д-р Рейнольдс явился в комнату и выпроводил нас в холл, закрыв за нами дверь.
— Нам повезло, что он оказался здесь, — сказал мне Чарли.
Нервы мои были на пределе. Он обнял меня и не отпускал минут двадцать, пока не появился д-р Рейнольдс.
— Я дал ей успокоительное средство, — сказал доктор. — Ее нельзя тревожить, Чарли. Ей надо остаться на ночь здесь.
— Конечно, — согласился Чарли. — Что с ней? Что я могу сделать для нее?
— Ничего не надо, с ней все будет в порядке. Препарат подействует немедленно, и она проспит до утра. — Он покачал головой. — Очень упрямая женщина. Оказывается, у нее уже были такие приступы, но она не хочет идти к доктору. Она боится того, что ей скажет врач. Это абсолютно неразумно.
— Пожалуйста, — взмолилась я. — Что с моей мамой?
— Нельзя с уверенностью судить без рентгена, — ответил он. — Это может быть язва, а может — аппендицит, или, возможно, как мне подсказывает интуиция, проблема в фаллопиевых трубах. В любом случае, нелепо отказываться от обследования.
Он нацарапал что-то в блокноте.
— Это фамилия врача, которого я очень рекомендую. — Он вырвал листок и протянул мне. — Заставьте вашу маму пойти к нему, чего бы это ни стоило, юная леди. Настоятельно советую не откладывать.
Потрясенным шепотом я спросила:
— Она может умереть?
Его лишенное эмоций лицо озарила добродушная улыбка:
— В ближайшие несколько десятилетий — нет.
Я сказала, что хочу пройти к ней в комнату.
— Не надо. Предоставим успокоительному сделать свое дело. Лучше ее не трогать. Теперь вам самой надо успокоиться, вы переволновались, на вас лица нет. Расслабьтесь. Она прекрасно проспит всю ночь.
Мы втроем спустились вниз, где оставшиеся гости с волнением ждали информации о маме. Д-р Рейнольдс уверил их, что все под контролем и дал знак жене, что им пора уходить. Я поблагодарила его, и то же самое сделал Чарли. Через четверть часа, пожелав спокойной ночи, распрощались последние гости, оставив меня и Чарли вдвоем в гигантской гостиной.
Он принес мне рюмку с темной жидкостью и сказал:
— Это бренди. Выпей. Тебе станет легче.
Я глотнула и закашлялась. Я отпила еще и снова закашлялась, но вскоре перестала кашлять; вкус был ужасным, но спустя мгновенье я почувствовала чудесное тепло в желудке. Чарли налил выпить и себе, но держал рюмку в руке и время от времени вдыхал аромат. В отличие от множества людей кинобизнеса, Чарли не испытывал интереса к алкоголю. На званых ужинах и вечеринках он никогда не отказывался от напитков, но скорее из вежливости, чем из желания утолить жажду. С одной рюмкой он мог провести весь вечер и редко брал вторую. На приемах, которые он устраивал в своем доме, напитки всегда были доступны гостям, но пили мало, главным образом потому, что подвыпившие люди раздражали и утомляли его. Лишь однажды я видела его в сильном подпитии.
— Ну, как? — спросил он.
— Все горит.
Он засмеялся.
— Несколько капель не повредят тебе. Хорошо будешь спать.
— Мне как-то не по себе, — медленно проговорила я. — Я верю д-ру Рейнольдсу, что с мамой ночью все будет в порядке, но все-таки опасаюсь за нее.
— Разумеется. Просто ты сердечный и заботливый человек. Но суета не поможет твоей маме. Тебе следует, как сказал д-р Рейнольдс, подумать о себе. Если будешь тревожиться о маме, ночь покажется тебе бесконечной.
— Что же мне делать? Игнорировать ее?
— Нет. Просто прояви здравый смысл. Сегодня ночью ты все равно ничего не сможешь для нее сделать. Но для себя — и для меня — сможешь.
Я посмотрела на него. А он посмотрел многозначительно на меня.
— Это наша первая ночь. Нельзя не использовать эту возможность.
Предложение расстроило меня.
— Как можно думать об этом в такое время? — рассердилась я.
Он говорил вкрадчиво, а я хотела, чтобы он не приближался ко мне.
— Ты собираешься разочаровать меня, Лита? Уж не намерена ли ты заняться черной магией?
— О чем ты?
— Очевидно, что если ты проведешь ночь в моей комнате, это никак не поможет выздоровлению твоей матери. Из суеверия ты можешь считать, что если будешь со мной, то твоя мама может умереть, а если нет, то она немедленно выздоровеет. Но это слишком по-детски, разве нет? Я продолжала качать головой. И выпила еще бренди. И уже через несколько минут растаяла достаточно, чтобы, как всегда, признать его правоту. В коридоре на втором этаже мы разделились, и я потихоньку вошла в гостевую комнату. В свете настольной лампы я увидела, что мама спокойно спит, лежа на спине, время от времени слегка шевелясь, но достаточно крепко. Она была хорошо укрыта, и я с облегчением заметила, что краски вернулись на ее лицо. Я протянулась к ней и поцеловала ее в щеку. Она не пошелохнулась.
Я села на стул неподалеку от кровати, наблюдая за ней и прислушиваясь к ее дыханию. Оно было ровным и глубоким. Я подумала, какое же я бессердечное животное. Моя мама больна, может быть очень больна, а я не могу дождаться минуты, когда окажусь в постели Чарли. После еще пары минут колебаний я встала и на цыпочках отправилась в ванную, не отрывая глаз от мамы. Я вошла туда, бесшумно закрыла за собой дверь и так же тихо постучалась в дверь, соединяющую ванную комнату с комнатой Чарли. Он прошептал: «Входи».
В комнате горел свет, он, обнаженный, лежал под простынями, распахнув объятия. Подходя к нему, я начала расстегивать блузку, удивляясь, как отважно раздеваюсь перед ним, и тому, что он еще не прикоснулся ко мне, а мое тело уже охвачено страстью. Раньше я ждала, пока он снимет с меня одежду, я была пассивной. Такой, согласно моим представлениям, должна быть девочка, которая хочет, чтобы ее называли женственной. Сейчас, однако, я вела себя так, как, по моему убеждению, вели себя шлюхи. Снимая с себя блузку без предварительных ухаживаний, я заявляла тем самым, что желаю секса. Безусловно, порядочные девушки никогда не ведут себя так. Теперь, стоя возле кровати, я расстегивала единственную пуговицу на поясе юбки. Юбка упала на ковер, а я перешагнула через кольцо, образовавшееся вокруг моих ног.
