Что подумали бы Вивиави и Альбер Тома, услышав такие слова? Но вот начинаются тосты. Тост Родзянко патриотичен, банален и напыщен, мой тост чисто формальный, тост Сазонова бледен и натянут.
Присутствующие поют русский гимн. Затем Шаляпин, гениальный Шаляпин, поет Марсельезу; его дикция так прекрасна, стиль его так величествен, сила лиризма и страстности такова, что в зале проносится дуновение революционного энтузиазма, дух Дантона. Я еще раз убеждаюсь при этом, как легко воодушевляется русская публика.
В эту минуту общего подъема Вивиани начинает свою речь. Опытный парламентский оратор, он чувствует, что аудитория просит горячего слова. Его пламенная дикция, его широта, смелые жесты, его взор, то восторженный, то нежный, мощный ритм его речи вызывают восторг. Когда он восклицает: "Не бывать сепаратного мира. Будем воевать вместе! Вот договор чести, нас связующий! Так мы будем идти до конца, до того дня, когда попранное право будет отомщено... мы обязаны этим перед своими умершими, - иначе они всуе пожертвовали жизнью. Мы обязаны этим перед грядущими поколениями" и т. д. - ему не дают кончить, зал дрожит от рукоплесканий. Шаляпин, с вдохновенным лицом, с глазами, полными слез, поспешно подходит к почетному столу. Просят его снова спеть Марсельезу, он поднимается на эстраду, и снова великий гимн потрясает сердца.
Министры переглядываются с беспокойством, как бы спрашивая друг у друга: "Что это такое? Что же еще будет?"
Поднимается лидер думской кадетской партии в Думе, Василий Алексеевич Маклаков.
Он говорит на прекрасном французском языке. Слова его и жесты резки. Прежде всего он напоминает, что он всегда был сторонником мира, и прибавляет, что остался и сейчас закоренелым пацифистом, но это не мешает ему быть страстным сторонником этой войны: "ведь эта война будет самоубийством войны; ведь, в день заключения мира мы так перекроим карту Европы, что войны уже будут не нужны". Он кончает речь свою обращением к Франции, к той Франции, к голосу которой должен прислушиваться весь мир, той Франции, которая в XVIII веке провозгласила бессмертные принципы, символы идей пацифизма, к Франции, которая создаст в будущем вечный мир, который и сейчас называют французским миром.
Энтузиазм присутствующих достигает высшей степени. Лица министров еще более вытягиваются. Смотря на них, я понимаю, что приезд всякого французского политического деятеля в их глазах связан с пропагандой демократических идей.
Во время речи Маклакова Альбер Тома с трудом себя сдерживает. Его глаза горят. Я жду, что вот-вот он встанет и разразится ораторской импровизацией. Но Родзянко уже произносит прощальные слова. Мы выходим при громе рукоплесканий.
Вивиани, Альбер Тома и я задерживаемся на несколько минут в вестибюле и обмениваемся впечатлениями о банкете. Но поводу речи Маклакова я говорю:
- Прекрасная речь; она произведет в России большое впечатление. Но как наивно предполагать, что предстоящий мир будет вечным; я представляю себе, наоборот, что теперь-то и начнется эра насилий, и что мы сеем семена новых войн.
Подумав немного, Альбер Тома отвечает:
- Да, за этой войной еще лет десять войн... лет десять войн...
Среда, 17 мая.
Вивиани и Альбер Тома были сегодня с прощальным визитом у Сазонова.
Я с ними не поехал, чтобы не придавать официальности их беседе; они хотели говорить главным образом о Румынии и Польше.
Относительно Румынии Сазонов заявил, что очень желает ее присоединения к Антанте.
- Но я не могу, - прибавил он, - считать ее серьезным союзником, пока Братиано не согласится заключить с нами военную конвенцию.
Что касается Польши, то Сазонов очень упорно указывал на опасность для союзников вмешательства, даже самого незаметного, французского правительства в польский вопрос.
Таким образом, результат миссии Вивиани сводится к посылке 50.000 человек во Францию или, скорее, к обещанию это сделать.
Но влияние Альбера Тома принесло реальную пользу. Его удивительная работоспособность, его практичность подействовали подбодряющим образом на промышленные силы, работающие на оборону. Но надолго ли хватит этого? Ему очень удачно помогал один из наших сотрудников, Лушер, крупный подрядчик правительственных работ, человек, очень много сделавший для подъема промышленности во Франции.
В 1 час дня Вивиани и Альбер Тома завтракают у меня в последний раз с великим князем Николаем Михайловичем и с японским, английским и итальянским послами.
Николай Михайлович, "Николай Эгалитэ", интересующийся передовыми идеями и новыми людьми, говорил мне: "Я очень хочу познакомиться с Альбером Тома".
Кажется, это знакомство ему очень по душе, по крайней мере он к нему в высокой степени внимателен.
В семь часов вечера миссия в полном составе уезжает во Францию через Архангельск.
Четверг, 18 мая.
Сегодня вечером в Народном Доме идет "Дон-Кихот". Слушая Шаляпина, я испытываю тоже наслаждение, как два месяца тому назад. Сам Сервантес был бы, я думаю, восхищен такой передачей своего образа - передачей, выявляющей в Дон-Кихоте черты и индивидуализма, и широты, и комичности, и трогательности, и карикатурности, и общечеловечности. Никогда дух великого не был лучше воспринят.
И публика столь же интересна, как и в прошлый раз; те же улыбки снисхождения и симпатии к рыцарю искателю приключений, к этому герою, в котором кротость, великодушие, покорность судьбе, терпение и мудрость уживаются с безумием, сумасбродством, верой во все невозможное, податливостью на всякое очарование, беспомощному перед действительностью.
Пятница, 19 мая.
Генерал Алексеев с неослабной настоятельностью торопит подготовление крупного наступления, которое он думает начать в первых числах июня. Центром боевых действий будет Галиция, по Стрыпе и по Пруту, между Тарнополем и Черновицами; во главе операции будет стоять генерал Брусилов. Меня уверяют, что войска, благодаря наступившему теплу, настроены прекрасно.
Сегодня у меня обедают испанский посол, граф Картахена, княгиня Орлова, княгиня Белосельская, княгиня Кантакузен, граф Сигизмунд Велепольский, граф Кутузов, леди Мюриэль Пэджег, дэди Сибилла Грэ и др.
Княгиня Белосельская и княгиня Кантакузен недавно получили письма от своих мужей с армянского и с буковинского фронтов; обе дамы тоже подтверждают, на основании этих писем, что настроение у солдат боевое. То же самое говорят леди Мюриель и леди Сибилла, которые только объезжали свои лазареты на Волыни.
Воскресенье, 21 мая.
