дворце увидела Распутина. Это воспоминание особо ценно потому, что княгиня никогда не принадлежала к сторонникам этого человека.
«Когда я его увидела, то почувствовала, что от него исходят мягкость и доброта. Все дети, казалось, его любили. Они чувствовали себя с ним совершенно свободно. Я помню, как они смеялись, когда маленький Алексей, изображая кролика, прыгал взад и вперед по комнате. А потом Распутин вдруг схватил его за руку и повел в спальню. Мы трое пошли следом. Наступила такая тишина, как будто мы оказались в церкви. В спальне Алексея лампы не горели; свет исходил только от лампад, горевших перед несколькими красивыми иконами. Ребенок стоял очень тихо рядом с этим великаном, склонившим голову. Я поняла, что он молится. Это производило сильное впечатление. Я поняла также, что мой маленький племянник тоже молится. Я не могу этого описать, но я почувствовала в тот момент величайшую искренность этого человека. Я понимала, что и Ники, и Аликс надеялись, что в конце концов я полюблю Распутина. На меня, конечно, произвела впечатление сцена в детской, и я признавала искренность этого человека. Но, к сожалению, я никогда не могла заставить себя его полюбить».
Никакого «расписания» встреч Распутина и царской семьи не существовало. Иногда они случались через день-два, но такое происходило редко, лишь тогда, когда к этому побуждало состояние здоровья цесаревича. Если подобной чрезвычайной необходимости не возникало, то между встречами могло пройти несколько месяцев. К тому же Распутин много времени проводил или у себя на родине, или в паломничестве, что тоже исключало общение. Лишь в 1914 году у него появилась собственная квартира в Петербурге (Петрограде), где он проживал со своими домочадцами подолгу и находился на близком расстоянии от своих венценосных почитателей.
В дневнике Николая II, который является, по сути дела, кратким описанием ежедневного времяпрепровождения (эмоциональных всплесков там чрезвычайно мало, а политические оценки отсутствуют вообще), встречи и беседы с Распутиным непременно фиксируются. «Вечером виделись с Григорием у Ани В. и разговаривали около двух часов» (10 мая 1908 года). «После обеда поехали кататься и заехали к Ане В., где виделись с Григорием и долго с ними разговаривали» (23 мая 1908 года). «Поехали к Ане В., где видели Григория. Зажгли вместе ее елку. Было очень хорошо — вернулись в 12.15» (27 декабря 1908 года).
Нередко рядом с записью о встрече с Распутиным фигурирует имя Ани В. или просто Ани. Имеется __ в виду Анна Александровна Вырубова, тот самый «пузырь от сдобного теста», о котором так уничижительно высказался Сергей Витте в своих «Воспоминаниях». Не менее оскорбительно о ней отзывались тогда и потом некоторые другие современники и многочисленные сочинители: «устрица», «интриганка», «марионетка Распутина», «религиозная фанатичка», «опора темных сил» и т. д.
Иные шли и того дальше, называли «Мессалиной», «любовницей Распутина», даже «любовницей императора» и, как уже упоминалось, «возлюбленной царицы». Чтобы сразу же снять все обвинения в разврате, отметим один важный факт, который до сих пор нередко игнорируется. В мае 1917 года, находясь под арестом в Петропавловской крепости, изнемогая от оскорблений караула («подстилка Распутина») и двусмысленных намеков следователей, несчастная потребовала проведения медицинского освидетельствования, которое однозначно установило, что Вырубова — девственница.
Вырубова, вернувшая себе после революции девичью фамилию Танеева, несомненно, была самым близким человеком к царской семье, можно даже сказать, стала неформальным ее членом.
Помимо Распутина и Вырубовой царь и царица охотно общались и с иными лицами, которых числили в своих друзьях. Не все из них таковыми оставались: кто-то умирал (генерал А. А. Орлов и фрейлина С. И. Орбелиани), кто-то по собственной воле отстранялся, не чувствуя к себе расположения (сестра царицы великая княгиня Елизавета Федоровна), от кого-то венценосцы отдалялись сами (великие княгини Милица и Анастасия Николаевны).
Некоторые готовы были лишь по сердечной привязанности пойти вместе со своими коронованными друзьями до конца. Наиболее показательный пример — госпожа Ден, ставшая особенно близкой царской семье в годы мировой войны. Александра Федоровна с Юлией Александровной фон Ден (Лили) часто и охотно общалась. Худая, высокая, спокойная и рассудительная жена капитана первого ранга гвардейского экипажа Карла Акимовича Дена, Лили видела в царице наставницу и покровительницу, что та с удовольствием принимала. Она советовалась с «порфироносной» приятельницей по всем житейским вопросам, регулярно приносила ей из Петрограда (в отличие от большинства из ближнего окружения императрицы, Лили жила там, а не в Царском) множество столичных сплетен и слухов, обсуждала поведение известных деятелей из политического и светского миров.
Во время Февральского переворота, когда царица с больными детьми оказалась брошенной на произвол судьбы в Александровском дворце Царского Села, Лили Ден, без колебаний оставив в столице больного сына, находилась рядом с императрицей, став фактически заложницей непредсказуемых обстоятельств. Она не могла покинуть поверженную, несчастную царицу, женщину, мать, подругу, и рассталась с ней не по своей воле. Во время набега революционной ватаги под руководством Керенского Ден была арестована, как «опасная реакционерка», и препровождена под конвоем в Петроград.
Последние годы монархии другом семьи являлся и морской офицер, а затем командир императорской яхты «Штандарт», капитан первого ранга и флигель-адъютант (с 1912 года) Николай Павлович Саблин. Царь и царица его искренне любили и ценили, хотя держался он рядом с ними достаточно независимо. Человек он был спокойный, уравновешенный, и царская чета охотно и часто с ним общалась, тем более что Николай Павлович никогда не затрагивал острых политических вопросов и не разговаривал на неприятные темы. В январе 1916 года, имея в виду Саблина, царица заметила в письме супругу: «У нас так мало истинных друзей, а из них он — самый близкий».
Как обычно, близость безродного офицера к царской семье многих удивляла; эти отношения вызывали различные пересуды. Однако никакой тайной подоплеки здесь не существовало. Дело в том, что Николай и Александра видели в нем простого и верного человека, а именно таких людей они искали и особенно ценили в последние годы. Сам Н. П. Саблин, человек весьма небогатый, никогда не имел и не искал никаких преимуществ и выгод от своего «высочайшего знакомства». Однако сердечная привязанность в данном случае не выдержала испытаний: с началом революции Саблин никак не засвидетельствовал своей преданности развенчанным повелителям.
Самой же близкой подругой царицы, ее своего рода вторым «я», около десяти лет была малоприметная и тихая Анна Александровна Танеева, занявшая в жизни императорской семьи исключительное место. От Ани у венценосной четы не было никаких семейных секретов. Та же, в свою очередь, искренне блюла это доверие и платила своим высокопоставленным друзьям бескорыстной преданностью, доходившей до самозабвения. Александра Федоровна и Аня Танеева
