Родители не выдержали такого сыночка и тихо умерли один за другим. А Вова, оставшись один, начал чудить по-серьезному. Обычно он уже поздно вечером, почти в белой горячке, начинал перелезать к себе домой снаружи, через веранды и карнизы. Он пробирался, разбивая по дороге все окна, раздеваясь и скидывая вниз одежды. Как ему это удавалось — один Бог знает! Балансируя на карнизе и держась одной рукой за подоконник, Вова другой рукой бил стекла и сдирал с себя одежды. Кровь лилась на карниз, окна, и висевшее внизу соседское белье.
— Я с-сошел с-сума! — орал при этом Вова нечеловеческим голосом.
Его мечтой было перелезть по бельевой веревке, перекинутой через блоки, на противоположную сторону к «культурным» Амашукели и, видимо, устроить там погром. До них было метров пять-семь пропасти, и он собрался переползти эту пропасть по веревке.
Конечно же, узнав об этих намерениях, Амашукели тут же резали веревку. Потом днем вновь перекидывали, и так продолжалось до тех пор, пока однажды ее не успели перерезать. То ли поздно спохватились, то ли их не было дома, но стокилограммовый пьяный Вова, ухватившись за веревку, тут же, по законам механики, оказался висящим на руках в центре пропасти — в самом нижнем углу образовавшегося веревочного треугольника.
Соседи, естественно, все высыпали на веранды и разом ахнули. Что делать? Тянуть за веревку, пытаясь перетащить Вову, как белье, на другую сторону, бесполезно — он занимал устойчивое нижнее положение. Оставалось кидать на асфальтовое покрытие двора под Вову матрасы, но почему-то никто не хотел начать это первым.
Картина, которую я увидел, когда меня криком позвали к окну, была фантастической. На фоне темных окон веранд, мыча что-то, висит на вытянутых руках, держась за натянутую, как струна веревку (и как только она не лопнула?) толстый и пьяный Вова. Я понимал, что это продлится две-три минуты, не больше …
И тут вдруг прямо под Вовой спокойной походкой, не ведая о, буквально, нависшей над ней смертельной опасностью, проходит наша соседка Валя. Увидев высунувшихся из окон всех соседей, непонятно почему молчащих и с дичайшими выражениями лиц, Валя от изумления остановилась на самом опасном месте. Соседи в панике молча замахали ей руками, а она ничего не понимая, стала озираться вокруг. Наконец, увидела что-то нависшее над ней и сделала пару шагов вперед. И тут же руки Вовы разжались, и он, молча, рухнул вниз.
Вах! — одновременно произнесли десятки губ, и это громовое «Вах!» совпало с ударом тела о землю. Вова пролетел в метре от Вали; падал он вертикально, и тело его отскочило, наверное, на метр вверх после удара о землю. У кого нашлись силы и мужество подойти поближе (я испугался это сделать), увидели, что Вова лежал на боку, дышал равномерно, казалось даже, что спал. А на нижней половине его лица, висела, простите, сопля, наверное, в килограмм весом. Вышибло ее при падении, а высморкаться заранее в висячем положении, у него не было никакой возможности!
Вова выжил, сломал только ноги. Месяца через три он уже бодро ходил на костылях, а через четыре, вместе с дружками, привел с вокзала приезжую девушку и изнасиловал ее. Она там пыталась снять квартиру, ну Вова и предложил ее свою. Сделку обмыли, но пошли чуть дальше. Насилие это было столь неприкрытым и громким, что страстные крики слышал весь дом. Девушка была явно пьяна и неадекватно оценивала обстановку. Насытившись сами, Вова и дружки «угостили» бабой приличного человека — соседа, инженера Сергея, у которого жена и дочь уехали на отдых. Польстился Серега на бесплатное, забыв, где бывает бесплатный сыр …
А наутро девушка, опохмелившись у Вовы, зашла в милицию и заявила об изнасиловании. Инженера посадили на шесть лет, жена с ним разошлась тут же. На сколько посадили Вову, я не знаю, помню только, что он умер в тюрьме года через три после осуждения.
Обиднее всего то, что именно этого Вову обычно приводила мне мама в пример: «Посмотри на Вову …» До изнасилования и тюрьмы, конечно. Я сперва не понимал, чем же так славен был Вова, что его мне в пример приводят. А потом понял — человек столько пил, упал с высоты пятиэтажного дома, переломал себе кости, и только выйдя из больницы … изнасиловал женщину, щедро угостив при этом и инженера! Завидное жизнелюбие, здоровье и щедрость
— вот каким качествам надо бы поучиться у Вовы!
Осенью 1954 года мне исполнилось пятнадцать лет, но я выглядел гораздо старше своего возраста. Бриться я начал с двенадцати лет, так что щетина на щеках и усы, которые я носил, выдавали уже не мальчика, но мужа. В эти годы я уже достиг полного своего роста — 172 см и тогда был одним из самых высоких в классе. Это потом многие товарищи догнали и перегнали меня в росте. Знаменитый баскетболист Угрехелидзе по прозвищу «Птица» ростом в два с лишним метра, учился со мной в одном классе, и тогда был гораздо меньше меня ростом.
Несмотря на высокий, не по возрасту рост, и даже вполне «взрослые» усы, одна детская привычка у меня оставалась — мне было очень трудно вставать с постели по утрам. Пробуждался я легко, даже от звонка будильника, но оторваться от постели не мог никак. Понимая, что вставать вовремя все-таки надо, я придумал ряд ухищрений, которые хочу описать, может, кому и пригодится.
В то время таймеров еще не было, по крайней мере, в открытой продаже, и мне пришлось приготовить его самому из будильника. В час икс, чаще всего в семь утра, будильник-таймер замыкал контакты сирены, похищенной мной из бывшего бомбоубежища. Сирена будила всех соседей, но поднять меня с постели она так и не смогла.
Тогда я устроил сооружение посложнее. К матрацу я пришил два оголенных гибких телефонных кабеля, к которым подсоединил провода от автомобильной катушки зажигания. Одновременно с ревом сирены меня через простыню начинали «жалить» искры, напряжением в пятнадцать тысяч вольт. «Укусы» эти от автомобильной свечи зажигания были не смертельны, но интересующимся рекомендую попробовать. Мало не покажется! Но и от этих укусов я научился уворачиваться.
Тогда я решился на последний шаг — к потолку я подвесил мощную пружину, которую, растягивая вечером, цеплял к своему одеялу. Пружина стояла на зацепке, управляемой небольшим электромагнитом. Теперь одновременно с военно-воздушной тревогой сирены и пыткой высоковольтным напряжением, добавлялось срывание с меня одеяла и взмывание его к потолку. Но и с этим я научился бороться — за минуту до воя сирены я судорожно цеплялся за одеяло, и мощная пружина подтягивала меня вместе с одеялом. Так я и висел невысоко над постелью, качаясь как маятник, вместе с одеялом. Хорошо хоть то, что я уже становился недосягаем для искр.
