Выбрались мы благополучно, но задания не выполнили, никаких следов отряда Арского не нашли. Оставалась мысль, что он еще здесь не был и отстаивается на 12-футовом рейде, ожидая конца шторма.
Пошли дальше.
На этот раз я испытывал беспокойство больше, чем Снежинский. Мы приближались к минным заграждениям, поставленным моими руками. А надо сказать, что заграждение выглядит иначе, если на него смотреть с тыла, по сравнению с тем, когда приходится проходить через него с моря, не имея надежного определения места.
Все обошлось хорошо.
Нас встретил дозорный сторожевик еще до того, как открылся новый «маяк» в виде обгоревшей рубки и трубы покойного «Князя Пожарского». Затем постепенно вырос из воды тыловой город плавучей базы флотилии.
От командира сторожевика узнали (в мегафон) печальную новость. Арский выходил. Шторм разметал все корабли и транспорта, и в ночь с 8 на 9 апреля на «Каспии» выбило волной обшивку скулы, вследствие чего он затонул и перевернулся.
Ближе всех оказалась канлодка «Пролетарий», которая безуспешно пыталась подать буксир, но в итоге смогла только подобрать из воды тринадцать человек.
Командира отряда - жизнерадостного Владимира Александровича Арского - и командира «Каспия» - сдержанного Евгения Ивановича Перетерского (который был старше и опытнее своего начальника), к сожалению, в числе спасенных не оказалось {65}. Это были два честных патриота, с Октября 1917 года бесповоротно ставших на сторону народа.
Личная храбрость и морской опыт обоих подсказали, что все возможное для спасения людей и корабля было сделано. Позже это подтвердили как спасенные, так и свидетели трагедии на «Пролетарии».
Почему же мы понесли такую потерю? Это разъяснили корабелы {66}. Оказывается, еще зимой 1918/19 года при вооружении ледокола «Каспий» двумя орудиями 100-мм и двумя 75-мм вызывала опасения прочность переборок, так как проект корабля не предусматривал его вооружения даже при мобилизации. В последующем «Каспий» из-за своих ледокольных качеств заканчивал кампанию позже всех и начинал раньше других. Многократные бои расшатали перегруженный корпус, который не получил необходимых подкреплений или даже ремонта.
Ослабление переборок и обшивки в сочетании с короткой и крутой каспийской волной, особенно на толчее, образовавшейся в Кизлярском заливе во время последнего шторма, привели в какой-то момент к столь неблагоприятному совпадению, что без заранее обнаруженной остаточной деформации корпус сразу начал разрушаться.
Но остров Чечень скоро будет захвачен. На рейде уже заканчивает снаряжение повторная экспедиция с «Пролетарием» и «Кауфманом». На последнем размещен матросский десант.
* * *
Захватив в каюту газеты, перекинутые с плавбазы, я впервые спустился в каюту на ходу миноносца и залег на койке, предоставив Снежинскому вести корабль по каналу, который он знал лучше меня.
Предварительно дали в Астрахань подробное радио о подготовке дока.
В течение всего перехода из медного раструба переговорной трубы докладывалось о кораблях и транспортах, шедших навстречу.
Это в Петровск! Как силы и тылы флотилии, так и «хвосты» XI армии.
В добрый час!
20- 12 апреля. Астрахань.
Разговоры с докмейстером и инженером. Со мной - механик и боцман. От ячейки - И. Белов насчет мобилизации команды.
Доклад в штабе о походе и наших задачах, после чего «по требованию публики» - рассказ о первых операциях. Несмотря на то что здесь уже находится плененное воинство генерала Толстова, из Петровска до прихода «Деятельного» никого не было.
Узнал, что на подходах к Тюб-Караганскому заливу мой «любимый» «Карамыш» готовится выставить новое заграждение. Не зря ли?
Но штабники уверили, что нельзя рисковать. Будто есть сообщение, репетуемое из Москвы, что Фрунзе доносит об обстреле бело-английскими крейсерами железной дороги у Красноводска.
Встреча с Л. Рейснер
С Ларисой Рейснер я был знаком еще в Москве, когда она служила в качестве комиссара Генмора.
Зимой 1919 года, когда Ф.Ф. Раскольников убеждал меня ехать на Волгу, чтобы принять миноносец (а я, не веря в свои силы, соглашался только на должность «флагспеца по тралению и заграждению»), меня вызвали к нему на квартиру, где вместо служебных разговоров прослушал несколько интересных воспоминаний Ларисы о времени ее учебы в Мюнхене, где она с отцом была в эмиграции.
Я все пытался подвести разговор к операциям на Волге. Об ее личном участии в боях на миноносцах рассказывали легенды, иногда невероятные. Но хозяйка дома (и это было ее правом) упорно возвращалась к вопросам графики и показала мне изумительные работы Сергея Грузенберга (тоже мюнхенского периода).
Осталось впечатление об очень образованной, волевой женщине, к тому же очень красивой.
Затем две-три встречи в Астрахани, на докладах у комфлота. Теперь она была начагитпропом полиотдела флотилии и вместе с политотделом ожидала переброски в Петровск.
Имея поручение от комфлота передать Л. Рейснер личное письмо, я вечером направился к ней.
Первое, что мне не очень понравилось, - это атмосфера какого-то избранного общества, когда посланца ввели в царство хорошего тона, разместившееся в большой, роскошно убранной и явно купеческой гостиной. И если комната и обстановка служили своего рода трофеем, оставленным удравшим богатеем, за стиль которого нынешняя хозяйка не могла нести ответственности, то состав компании, окружающей крупного политработника и жену комфлота, всецело определялся ее выбором.
Пять или шесть глубоковоспитанных дам восседали вокруг кресла той, которая сейчас являлась старшей среди равных, и трудно было поверить, что она наганом и конем владела лучше, чем вязальными спицами, и спокойно могла стоять на мостике корабля во время артиллерийского боя.
Еще раз я убедился, какой сложный человек был в этой оболочке {67}.
Все занимались «рукоделием», а одна из дам, помоложе, читала вслух какую-то книгу.
С моим приходом заведенный порядок был нарушен. Хотелось ограничиться ролью курьера, однако пришлось рассказать все с момента выхода в операцию с 12-футового рейда. Повышенный интерес слушательниц был естественным, все они были женами командиров, ушедших со штабом флотилии или дивизиона эсминцев.
По таинственному знаку хозяйки появился подносик с чаем, домашним печеньем и ломтиком подобия колбасы. Хорошо, что я имел небольшой тренинг в Петровске, поэтому не испытывал тошноты, когда уничтожал угощение.
