Теперь предстояло организовать последнюю схватку этих двух бойцов тяжелого и легкого веса. Фрэдди пригласил Уиндхема и меня в Хардвар принять участие в этом деле. Султана с остатками своей банды, уставшей от непрерывного передвижения, расположился на скотоводческой ферме в самом центре наджибабадских джунглей. План Фрэдди состоял в том, чтобы переправить весь свой отряд через Ганг на лодках, высадиться в удобном месте и окружить ферму. Эту операцию, как и описанную выше, предполагалось произвести ночью, но на сей раз ее приурочили к полнолунию.
В назначенный день весь отряд в количестве трехсот человек, а также племянник Фрэдди, Уиндхем и я с наступлением темноты погрузились в десять лодок местного образца, стоявших на приколе в уединенном месте на правом берегу Ганга в нескольких милях ниже Хардвара. Я находился на первой лодке, и все шло хорошо до тех пор, пока мы не подошли к левому берегу и не углубились в боковой канал. Плавание по этому каналу было самым страшным из всего того, что случалось со мной когда-либо на воде. На протяжении нескольких сотен ярдов лодка скользила по широкой глади, освещенной луной. В воде совершенно отчетливо отражались растущие по берегам деревья. Постепенно канал сужался, и скорость движения лодки увеличивалась. Одновременно мы услышали приглушенный расстоянием шум падающей воды. Я часто рыбачил в боковых каналах Ганга, поскольку рыбе они нравятся больше, чем основное русло реки. Меня всегда восхищало мужество лодочников, готовых рисковать жизнью и суденышками на этих порогах. И вот теперь мы со страшной скоростью приближались к ним. Лодка, в которой я плыл, так же как и девять остальных, была открытой грузовой баркой, прекрасно приспособленной для плавания по основному руслу Ганга. Но для здешнего узкого канала со стремительным течением она была слишком неповоротлива, и казалось, вот-вот разлетится в щепки всякий раз, когда она с силой ударялась днищем о подводные камни. Настойчивые обращения капитана к команде держать лодку подальше от скалистых берегов, посередине потока, ни в коей мере не устраняли моих опасений. Когда команда выполняла распоряжения капитана, лодку начинало сносить вбок, она ударялась о дно и ежеминутно могла разбиться или перевернуться. И все же ночной кошмар не может продолжаться вечно. В данном случае он продолжался довольно долго, поскольку мы должны были проплыть 20 миль, почти все время преодолевая пороги. В конце концов один из лодочников выпрыгнул на левый берег с длинной веревкой в руках и привязал лодку к дереву. Одна за другой лодки проходили мимо нас, и их привязывали ниже по течению, пока все десять не были пришвартованы.
Отряд высадился на берегу песчаного залива. Мы занялись порезами и ссадинами, полученными от соприкосновения с шероховатыми бортами лодок. Лодочники получили приказ отвести лодки еще на пять миль ниже по течению и ожидать дальнейших распоряжений, а мы выступили в путь. Приходилось пробираться по одному через заросли слоновой травы, настолько густые, что раньше я никогда бы не решился пройти через них пешком. Высота травы достигала десяти — двенадцати футов. Речной туман и роса пригибали ее, и не успели мы пройти и сотни ярдов, как промокли до костей. Выбравшись наконец из зарослей, мы увидели широкую водную гладь, которая, по-видимому, являлась участком старого русла Ганга. Группы разведчиков были посланы направо и налево, чтобы найти кратчайший обход. Первыми вернулись посланные направо. Они сообщили, что в четверти мили от нас «озеро» сужалось и дальше, вплоть до соединения с каналом, по которому мы приплыли, виднелась река с быстрым течением. Вскоре вернулась вторая группа и сообщила, что в дальнем конце в озеро впадает река, которую невозможно перейти вброд. Стало совершенно ясно, что лодочники преднамеренно или случайно высадили нас на острове.
Надо было что-то предпринять, потому что близился рассвет, а наши лодки уплыли. Мы двинулись направо с тем, чтобы посмотреть, не удастся ли перейти реку вброд в узком месте, где в нее вливались воды двух каналов. Выше этого места глубина достигала двадцати футов, а ниже течение убыстрялось. В то время как все мы глядели на стремительно проносившиеся воды и размышляли, удастся ли кому-нибудь перебраться на ту сторону, Уиндхем начал раздеваться. Я заметил, что в этом нет необходимости, поскольку он и так промок до костей. Он ответил, что заботится не об одежде, а о своей жизни. Раздевшись догола, он завязал одежду в рубашку, положил узел на голову и, взяв за руку рослого молодого констебля, стоявшего рядом, сказал: «Пойдем со мной». Молодой человек был страшно ошеломлен тем, что его избрали для столь почетной миссии — утонуть вместе с господином комиссаром. Он ничего не сказал, и, взявшись за руки, они вошли в воду.
Я думаю, что у всех нас перехватило дыхание, пока мы наблюдали за этой переправой. Временами вода доходила Уиндхему и его спутнику до груди, а иногда и до подмышек. Подчас казалось, что они не смогут устоять на ногах и их снесет в ревущий поток, где никто, даже самый лучший пловец, не сможет уцелеть. Два храбреца — один самый старый в отряде, а другой, вероятно, самый молодой — упорно продвигались вперед, и когда наконец они выбрались на противоположный берег, вздох облегчения вырвался у всех нас. Мы рады были бы приветствовать храбрецов громкими криками, чтобы их услышали за двадцать миль в Хардваре, но должны были молчать.
Там, где могут пройти двое, пройдут и триста. Люди выстроились цепочкой, и хотя некоторых вода сбивала с ног, цепь держалась, и весь отряд благополучно переправился на противоположную сторону. Здесь нас встретил один из наиболее доверенных осведомителей Фрэдди. Показывая на поднимающееся солнце, он сказал, что мы прибыли слишком поздно и что такому крупному отряду не удастся незамеченным пересечь открытое пространство, отделявшее нас от леса. Поэтому единственное, что нам остается, — вернуться назад на остров. И мы отправились обратно. На этот раз переправа показалась не столь тяжелой.
Очутившись в зарослях слоновой травы, мы сразу же принялись высушивать одежду. Мы быстро справились с этим делом, поскольку солнце уже начинало сильно припекать. Когда мы переоделись в сухое и согрелись, Фрэдди вытащил из своего вместительного ранца цыпленка и буханку хлеба, которым мы очень обрадовались, несмотря на то что они побывали в холодных водах Ганга. Я обладаю способностью спать в любом месте и в любое время и проспал почти весь день в песчаной впадине. Меня разбудило чье-то сильное чиханье. Подойдя к своим друзьям, я обнаружил, что все трое страдают различной формой сенной лихорадки. Трава, в которой мы находились, цвела метелками, но когда мы рано утром проходили через нее, метелки были мокрыми. Теперь под горячими лучами солнца они распустились, и мои друзья, разгребая траву в поисках прохладного места для отдыха, стряхивали пыльцу, отчего и получили сенную лихорадку. Индийцы не подвержены сенной лихорадке, и у меня ее также никогда не было. Сейчас я впервые видел, как люди страдают от этой болезни, и начал испытывать беспокойство. Хуже всех чувствовал себя племянник Фрэдди, плантатор из Бенгалии, приехавший в гости. Его глаза слезились и распухли до такой степени, что он ничего не видел. К тому же у него был сильный насморк. Фрэдди кое-как видел, но беспрерывно чихал, а когда Фрэдди чихает, земля дрожит. Закаленный и выносливый Уиндхем, хотя и уверял, что чувствует себя вполне нормально, не мог отнять платка от носа и глаз. Нас швыряло в открытой лодке, мы высадились на безлюдном острове и переходили вброд ревущие потоки, но теперь наступало самое худшее. При одной мысли о том, что мне придется идти во главе колонны из трехсот полицейских и вести трех человек, могущих потерять зрение, назад в Хардвар, я похолодел еще больше, чем когда переправлялся вброд в ледяной воде Ганга. К счастью, вечером состояние больных, к моему величайшему облегчению, улучшилось. К тому времени, когда мы в третий раз перешли вброд, Фрэдди и Уиндхем чувствовали себя хорошо, а зрение племянника Фрэдди восстановилось настолько, что больше не надо было говорить ему, когда поднять ногу, чтобы не наткнуться на камень.
