Гости наши прямо ахнули, увидев такое разнообразие и так красиво декорированные блюда. Мы могли так все устроить благодаря тому, что повар у нас был от «Медведя», а кондитер – из какой-то кондитерской г. Царицына. Они очень обрадовались случаю вспомнить свое старое искусство, которым они занимались до войны, и приложили все свое старание, чтобы отличиться.
Около 8-ми часов начался съезд гостей, все проходили в комнату, где был накрыт чай. В 9 часов зажгли елку, раздались звуки оркестра 29 полка и фанфары возвестили, что гости могут войти. Раскрылись двери, и глазам гостей представилась разукрашенная елка с сотнями горевших свечей. Зрелище было эффектное, необычное. Стали разбирать подарки, ходили вокруг елки, а затем незаметно и как-то невольно заговорили о танцах. Тотчас елка была отодвинута на край комнаты, музыка заиграла вальс, начались танцы. Сестры Гучковского отряда, которых уполномоченный их Баржили[172] держал очень строго, никуда не отпускал, были так рады потанцевать, что не скрывали своего восторга, две из них были поразительно красивы и изящны, и наша молодежь совсем растаяла.
Сестры Гродненского отряда тоже танцевали, Пермского же заявили, что они дали себе слово до конца войны не танцевать; но под конец тоже не выдержали и стали танцевать с большим оживлением. Редько, всегда угрюмый и не общительный, сам оживился, видя кругом такое оживление, и уговорил их сделать на сей раз исключение. Правда, у нас все было так просто, уютно, молодежь держала себя так корректно, что предосудительного ничего быть не могло. Танцы сменялись небольшими антрактами, дирижировал все тот же Константинов. Я лично протанцевал два-три тура вальса и прошелся в мазурке. Одна из сестер Гучковского отряда протанцевала лезгинку удивительно изящно и грациозно.
В 11 часов сели ужинать, все были очень оживлены, царило действительно неподдельное веселие, было приятно на них на всех смотреть. После ужина танцы продолжались уже в комнате, где ужинали и откуда успели уже убрать столы. Только около 3-х час. ночи стали разъезжаться. Немцы были так деликатны, что за все время не выпустили ни одного снаряда. Мы тоже их не трогали. Я был очень доволен, что моя затея увенчалась успехом и что этот вечер оживил, подбодрил и объединил всех, даже на Редько он подействовал благотворно.
Мое настроение было несколько омрачено и потрясено полученным мною печальным известием о кончине моего друга А. В. Михалкова[173], которого я долгое время был опекуном. Он умер после продолжительной тяжкой психической болезни у известного психиатра доктора Баженова[174]. Его кончина хотя и явилась и для него и для его семьи избавлением, но на меня она произвела сильное впечатление, мне было очень тяжело, что я не мог поехать отдать последний долг моему старому другу, повидать его детей[175], поклониться вместе с ними праху их отца.
В Петрограде в это время произошла крупная перемена в составе Совета Министров – ушел Горемыкин[176]. На его место председателем Совета Министров назначен был Б. В. Штюрмер[177]. Назначение это я скорее приветствовал и даже написал ему несколько слов, т. к. за 3 дня до моего отъезда из Петрограда имел с ним очень откровенный разговор, встретившись с ним в Английском клубе, когда он очень сочувственно отнесся к высказанным мною ему взглядам на положение вещей и ведение дела и, со своей стороны, высказал мне много практически жизненных мыслей, которые он находил необходимым провести в жизнь. Зная его честолюбивый характер, я был уверен, что он скушает Хвостова и вместе с ним конечно и Белецкого, стремясь сделаться вторым Столыпиным[178].
Первое ему удалось, Хвостов попался в грязной истории «Ржевский – Симоновичи»[179], Белецкий его предал и Хвостов ушел. Штюрмер получил портфель министра внутренних дел, но до Столыпина ему было далеко, все, что он мне говорил в клубе, осталось одними словами, он окружил себя проходимцами и темными личностями, взяв себе в секретари известного пройдоху и низкопробного жулика Манусевича-Мануйлова[180], грязи вокруг министра внутренних дел стало еще больше.
По этому поводу и вообще на злобу дня в Петрограде ходил по рукам очень остроумно составленный отчет по результату «скачек», в коем под видом лошадей выставлены были все тогдашние претенденты на пост председателя Совета Министров и министра внутренних дел:
СкачкиI
Записаны:
1. «Толстяк»[181] – густой караковый жеребец, Орловской породы от губернатора и Думы. – Камзол и рукава черные.
2. «Подхалим»[182] – без аттестата, от «Хама» и «Подлизы».
Скачку вел все время «Толстяк».
«Подхалим» на средине круга рискованным броском хотел выдвинуться и неудачно прижал «Толстяка», который завалился и должен был кончить.
Оба сведены с круга.
Игравшие на «Толстяка» и приехавшие из Москвы и провинции сильно проигрались и по слухам обратились в общество снабдить их обратными билетами.
II
Гандикап для лошадей всех возрастов представлял большой интерес по записавшимся лошадям, некоторые из коих никогда не скакали.
К призу в 28 000 р.[183] выигравшая лошадь получила еще кубок, с так называемыми шефскими суммами[184].
Записаны:
1.[185] «Крыж»[186] – серый жеребец завода покойного П. А. Столыпина, от «Бакалабры» и «Конституции». Камзол черный, рукава красные, через плечо лента с надписью «Закон 3 июня».
2. «Думский любимец»[187] завода князя Волконского, от «Дурака» и «Интриги». Камзол и рукава Шанжан.
3. «Беженец»[188] – пегий жеребец с проплешинами, завода О. Б. Столыпиной[189], от «Пролазы» и «Неудачной» цвета Татьянинского комитета.
4. «Урус»[190] – светло-гнедой жеребец, Гунтер, от «Умника» и «Чистоты», Екатеринославского завода, цвета черные.
5. «Княжич»[191] – пегий жеребец от «Дивизиона» и «Татарки», Таврического завода, цвета неопределенные.
6. «Первач»[192] – рыжий жеребец завода Б. В. Ш., от «Серьезного» и «Правой», цвета черные.
7. «Мурат»[193] – саловый жеребец, завода графа Бенкендорфа от «Жида» и «Болтовни», цвета черные.
Погода слякотная. Дорожка тяжелая, испорченная предшествовавшей скачкой. Игра оживленная. Фаворитами: «Княжич» и «Первач». От старта пошли кучно: впереди «Крыж» на его хвосте в сильном посыле «Думский любимец»; неожиданно выдвинулся «Мурат», но скоро выдохся. На завороте «Крыж», «Думский любимец» сдались.
