Кроме того, Богомолец попросил Лаго через его старого знакомого по Берлину Бая, а возможно, и через другие контакты собрать сведения по вопросам: внутреннее положение в германской компартии, германо-советские отношения последнего времени, экономические связи между Германией и СССР.
Но за всеми этими жестами доверия маячило главное — операция с наркомовскими документами. Успешное ее завершение открывало новые горизонты для связи Лаго с Интеллидженс сервис.
Центр никак не устраивало желание Богомольца получать от Лаго наводки на связников. А/243 дают указание всячески уклоняться и вести дело к тому, чтобы Богомолец отправлял в Союз своих людей, которые могут иметь не одно задание по связи и, находясь под нашим контролем, облегчат контрразведывательным службам выявление агентуры СИС в СССР. Лаго принимает эти рекомендации к исполнению.
Через некоторое время выясняется, что один из кандидатов, поразмыслив о возможных последствиях, преодолел соблазн быстрого заработка и наотрез отказался от поездки. Бергер в принципе не отказывался, но у него возникли большие трудности. Он жил и работал на фабрике в Тулузе. Нансеновский паспорт ему выдали в Польше, срок его действия истек, а с продлением французские власти не торопились. Они не слишком церемонились с эмигрантской публикой такого уровня, пусть говорят спасибо, что не высылают из страны. Оставался один путь: нелегально приехать в Варшаву и там обновить документы. Но это не устраивало Богомольца: «хапнут» паны на обратном пути весь «багаж» — и концы в воду. Впрочем, без поляков все равно не обойтись, но все надо обставить по-другому.
Богомолец буквально засыпал Лаго раздраженными письмами, возмущался неоправданной затяжкой, негодовал, но все напрасно. Бергер обещал, что вот-вот все будет оформлено, Лаго передал эти заверения Богомольцу. А проходили уже не недели, а месяцы.
Ясно, что Богомолец не лучшим образом выглядел перед своим начальством. Упрекнуть Лаго в нерадивости он не мог. Нужно было срочно подыскивать связника самому. У него был на примете подходящий человек, которого он придерживал на крайний случай. Видимо, этот момент настал: либо провал, либо документы доставляются в Лондон.
Оказалось, что намеченного Богомольцем кандидата знает и Лаго, хотя и не очень хорошо. Тем лучше.
А/243 передал в Центр, что за документами поедет некто Поповских, эмигрант. Вскоре от закордонного агента ИНО «Вандерера» пришло сообщение, что Богомолец предложил ему совершить нелегальную ходку в Союз для выполнения ответственного задания. Информации А/243 и «Вандерера» совпали. За наркомовскими документами СИС направляла связника, являвшегося агентом советской разведки. А/243 об этом, разумеется, не знал, не мог и не должен был знать в соответствии с неумолимыми законами конспирации и безопасности.
Новый связник Богомольца Поповских покинул свою парижскую квартиру на улице Анри Монье и поспешил на вечерний поезд, отправлявшийся в Берлин. Там его встретил помощник Богомольца, которого звали Иваном Ивановичем и еще Бароном. Это был также агент ИНО «Флейта». Вдвоем они выехали в Варшаву.
Связника поселили в отеле «Континенталь», где он встретился с сотрудником Богомольца, специализировавшимся на переброске людей через границу. Несколько дней спустя Поповских, одетый на советский манер, выехал поездом на станцию Столбцы. Здесь, как ему и было указано, он нанял крестьянскую подводу и поехал в деревню Колосово. При въезде в село их остановил солдат польской пограничной стражи и повел седока на пограничный пост. Там связник пробыл двое суток, изучая карту местности и осматривая саму местность. Его снабдили белорусским паспортом и справкой, что он командируется в колхоз недалеко от границы. Ночью два солдата проводили связника к проволочному заграждению, он перевалился через него и двинулся по направлению к деревне Мезиновка, оставляя в стороне Кайданово и другие населенные пункты, а затем повернул на Минск. Туда он прибыл поздно вечером того же дня, пробыв в пути около суток. Потом благополучно сел в поезд Минск — Москва.
Не следовало удивляться, что опытный в такого рода делах Поповских, как и надеялся его шеф, все сделал профессионально. Встреча с Вишневским состоялась точно напротив дома номер 8 по Малой Дмитровке, пароль и отзыв никто не перепугал, сверток был в порядке. Границу на обратном пути связник преодолел тоже без происшествий.
Увесистая пачка — более полутысячи страниц — была вывезена таким образом из СССР и доставлена в Варшаву. Богомолец связался с Гибсоном и доложил об успешном завершении операции. Сказал, что пока лишь бегло просмотрел привезенные документы, на которых стоит гриф «секретно» и «для служебного пользования». Судя по штампам, они исходят из ВСНХ, Госплана СССР, Наркомата просвещения и других советских государственных учреждений. Ему было приказано отправить все документы с диппочтой английского посольства на оценку и экспертизу в Лондон.
Даже беглое ознакомление с документами убедило Богомольца в том, что его ожидания в полной мере не оправдались. Сам факт, что из-под носа ОГПУ «утащили» уйму секретных бумаг, его как профессионала не мог не радовать. Но хотелось бы, чтобы эти самые бумаги были соответственно оценены СИС, а это — теперь уже ясно — становилось проблематичным.
Все несколько сотен листов с грифом «секретно» содержали статистические данные пятилетки по состоянию на 1 января 1931 года, то есть были почти двухлетней давности. И зачем было наркому держать их в своей секретной папке! Конечно, поскольку англичане все время требуют цифр, таблиц, статистики, то, как они и хотели, он их предоставляет. Но ведь наверняка скажут, что документы старые, да он и сам это понимает. Столько сил положено на операцию, а результат в конечном счете может оказаться мизерным. Ну да ладно. Раньше времени себя казнить не следует: может быть, аналитики СИС что-нибудь используют для доклада британскому кабинету. Ведь и руководству службы надо показывать свою работу.
Его больше волновал другой вопрос. Где же стенограммы совещаний РВС, о которых говорил Малоштан? Их нет. Ни одной. Или этот прохвост и болтун набивал себе цену, или со страху не разобрал, что он стащил из секретной части. Теперь Богомолец припоминает, что он всегда как-то неопределенно говорил о содержании папки наркома. Может быть и такое: его благоверная решила оставить кое-что себе, чтобы потом попытаться удрать куда-нибудь в Речь Посполитую или ту же Финляндию. Ведь перспектива воссоединения с мужем каким-либо законным путем по меньшей мере сомнительна, если не сказать, зная советские порядки, безнадежна.
