В воскресенье, 21 мая, все было относительно спокойно. Во второй половине дня в Тюильри состоялся концерт. Верлен в тот день присутствовал на собрании в церкви Сен-Дени на улице Тюренн. Но вечером по городу начали расползаться тревожные слухи: «Версальцы наступают! Они уже близко!» Эти слухи так часто оказывались ложными, что люди уже почти не обращали внимания на крики патрульных гвардейцев «К оружию!».
Но на этот раз все оказалось правдой. Мощным броском пехотинцы Тьера заняли к середине дня предместья Отей и Пасси, а к вечеру еще и холм Шайо.
На заре следующего дня батареи версальских подразделений, установленные на площади Звезды, обстреляли площадь Согласия и Монмартр. Рано утром Луиза, юная горничная Верленов, сообщила своим хозяевам, что случилось худшее: враг вошел в город. Глухой гул взрывов сливался с колокольным звоном собора Нотр-Дам, люди метались по улицам. Повсюду вырастали баррикады, улицы были перекрыты нагромождениями из досок, телег и старой мебели. А вдалеке поднимались в небо все новые облачка белого дыма; это означало, что «враг» продолжает обстрел города. Снова началась война.
Верлен был ни жив ни мертв. Большая часть регулярной армии поддерживала версальское правительство, лишь незначительная горстка солдат национальной гвардии оставалась верной Коммуне. Назавтра начнется «охота на ведьм», последуют аресты, его найдут, поставят к стенке и он умрет, даже не увидев матери, потому что Батиньоль, конечно же, будет сожжен! Одновременно растроганная и раздраженная его причитаниями, Матильда решила сходить и привести его мать к ним домой. Она не боится и выполнит свой долг.
— Иди, узнай, что там, и возвращайся скорее, — сказал Поль, целуя жену на прощание.
Раним утром, около шести, она вышла из дома. Погода была замечательная. В районе Монпарнаса шел бой, поэтому Поль решил, что ей следует идти по бульварам Севастополь и Рошешуар — так она будет в полной безопасности. Но недалеко от бульвара Орнано (в настоящее время бульвар Барбез) Матильда неожиданно попала под обстрел. Тогда она бросилась на Монмартр и позвонила в дверь родительского дома.
— Твой муженек, наверное, совсем ума лишился, коли отпустил тебя! — в ужасе вскричал г-н Моте.
Обстрел не прекращался, выйти из дома не было никакой возможности. К пяти часам наступило затишье, и Матильда попыталась в сопровождении отца добраться до площади Клиши, но далеко уйти им не удалось и вскоре пришлось возвращаться через улицу Клинанкур, огибая баррикады и спотыкаясь о трупы. Вернувшись, Матильда без сил легла в постель.
В это время Поль, так и не осмелившись высунуть нос на улицу, организовал собственную оборону, превратив свою туалетную комнату в бункер, бронированный толстыми матрасами. Конечно, он сильно беспокоился, но так как юная горничная постоянно жалась к нему от страха, в его уме возникли не слишком благородные планы (впоследствии он сам в этом признался), осуществление которых он отложил на потом. Верлен ужасно боялся, что взорвется Пантеон, так как, по слухам, коммунары набили его подвалы порохом[173].
На следующий день, в шесть часов, Матильда отправилась домой, г-н Моте проводил ее до бульвара Монмартр. Но потом она сбилась в пути и слишком отклонилась к западу, так, что возле Сен-Рош ей пришлось повернуть назад. Отчаявшись, не зная, куда идти и что делать, она зашла к Бюрти, дом которых находился неподалеку. Те посоветовали отказаться от ее безумной затеи, но Матильда, не желавшая ничего слушать, после короткого отдыха продолжила свой путь. На улице Ларошфуко она заглянула к брату Шарлю. Тот был поражен.
— Неужели это и вправду ты! — воскликнул он. — На улице стреляют, а ты наносишь визиты!
Шарль посоветовал сестре вернуться к отцу и ни о чем не беспокоиться: его жена Эмма обо всем предупредит г-жу Верлен. Обещание было выполнено в тот же вечер. Мать поэта, однако, имела несколько иной взгляд на происходящее: она наотрез отказывалась понимать, как Матильда могла оставить мужа одного в такой опасности, и решила с первым лучом солнца идти к сыну.
Тем временем Поль, измученный созерцанием горящего, залитого кровью города, в отчаянии от того, что бой шел уже на близлежащих улицах — к тому времени враги заняли площадь Мобер, — все же решился сделать вылазку. По узким обходным улочкам Верлен кое-как сумел добраться до Шатодо, но дальше его не пустил командир баррикады. Когда он, вспомнив, что служанка осталась в квартире в одиночестве, вернулся обратно на набережную Турнель, консьержка сообщила, что на лестничной площадке его дожидаются два господина. У Поля зашлось сердце: «Как! Уже?» Но это были Лепеллетье и его приятель Эмиль Ришар, чьи костюмы (кепи и брюки с фиолетовой полосой) лишь отдаленно напоминали военную форму. У Верлена они искали убежища.
— Все кончено, — сказал Лепеллетье. — Самое позднее, завтра утром они будут здесь.
Уже было около полудня, и Поль пригласил друзей разделить с ним скромную трапезу. Но когда они собирались сесть за стол, раздался страшный взрыв, здание содрогнулось до основания, со звоном посыпалась посуда. «О Боже, сейчас Пантеон упадет мне на голову!» — вскричал хозяин дома и снова укрылся в своей «крепости». Это взорвался Люксембургский пороховой завод, расположенный на улице Виван[174].
Огонь пожирал мэрию, горели дворец Тюильри, Счетная палата, Префектура Сены. Дворец Правосудия потонул в потоках огня и густого дыма, черный пепел взметывался в багровеющее небо — апокалипсис, конец света! Фонтаны разноцветных искр, как фейерверки, рассыпались над горящими зерновыми складами. Не внимая увещеваниям друзей, Верлен, ни жив ни мертв, предпочел забиться в свое укрытие и не осмелился выйти на балкон из страха получить шальную пулю. Наверняка он уже лишился жены и матери, а скоро, возможно, погибнет сам.
В ту ночь никто не сомкнул глаз. Наутро, 24 мая, появилась г-жа Верлен. Она прошла через баррикады, через пожар, через весь Париж, залитый кровью и заваленный трупами.
Вскоре вернулась Матильда, бледная и дрожащая. Ее вполне могли расстрелять, но она была не из тех, кто любит себя жалеть или превозносить. Как только волнение несколько улеглось, в ней ожила хозяйка дома, и она отправилась варить всем кофе.
— Давайте накроем здесь, «у огонька», — крикнул с балкона Лепеллетье, зачарованный зрелищем знаменитого пожара.
Вскоре оба посетителя ушли, но сначала они спороли с одежды все знаки отличия, указывавшие на их принадлежность к национальной гвардии.
Версальские подразделения заняли набережную. К счастью, это был тот самый отряд, где друзья служили раньше, их узнали и отпустили, что действительно было большим везением, так как всех подозреваемых хватали и расстреливали на месте.
