— Ну вот. А представь, как бы ты оконфузился, если б девчонка сейчас летела с нами. Такой супермен, в её глазах, конечно, и вдруг — такая проза. Совсем, как в её родной деревне, — усмехнулся Ковалёв и выдал умозаключение: — Как только самолёт оборудовали унитазом, он сразу же из аэроплана превратился в воздушное судно.
Едва самолёт приземлился на полигоне, как тут же ребята, встречавшие не столько Юрченко и Ковалёва, а долгожданные холодильники, сообщили Ковалёву потрясающую новость:
— Твой друг Австриец женился!
Острая нехватка юношей призывного возраста из-за резкого спада рождаемости в годы Великой Отечественной войны заставила набирать в армию девушек. С ними заключали трудовые договоры, одевали в форму офицерского покроя и качества. Погоны рядовых, ефрейторов и сержантов не делали девчонок менее привлекательными, потому что все равно их было несоизмеримо меньше, чем молодых, здоровых и сильных защитников родины — мужчин.
Среди них были и дурнушки, и красавицы, но объединяло их одно — авантюрный склад характера, зажатого рамками социализма и уравниловкой заработной платы.
Такие люди были во все времена. Их не устраивало равномерное течение жизни, их все время куда-то влекло, даже если там ожидала призрачная выгода.
Из таких людей, которых никак не привлекает скучная повседневность, и пополняются ряды Христофоров Колумбов и Ерофеев Хабаровых, Чингисханов и Наполеонов, Адольфов Шикльгруберов и Владимиров Ульяновых. А поскольку на исторической сцене места для всех маловато, то другим выпадает доля Соньки Золотой Ручки, Маты Хари и звёзд эстрады. Остальные вливаются в ряды уличных мошенников, карточных шулеров и воров в законе.
В результате, многие из них, ничего не добившись в жизни, зачастую превращаются в невезучих, несчастных людей.
Так и теперь. Девчонки, не сумевшие мало-мальски устроить свою жизнь к определённому возрасту, пошли на службу в армию. Одни, чтобы уехать из деревни, где практически задаром приходилось горбатиться на износ в сельском хозяйстве, чтобы к тридцати годам стать похожей на старуху, другие — хлебнув неудачного замужества и оставив нажитых детей матерям, третьи — с целью заполучить после всех неудач надёжного мужа-офицера, находящегося к тому же под присмотром политорганов. Пусть теперь, в случае чего, попробует развестись. Девчонки знают, что в Советской Армии разводы не допустимы. Сразу же милок вылетит из партии. А если исключат из партии, тогда — конец.
Понятно, что появление в суровой мужской среде некоторого, хоть и ограниченного количества искусительниц добавили головной боли как командованию и политорганам полигона, так и женсовету, возглавляемому генеральшей, женой начальника полигона, призванному бдительно следить, чтоб кто-нибудь из муженьков в связи с вновь открывшимися возможностями не пустился во все тяжкие.
Девчонок сразу же распределили по штабам. Вскоре, не прошло и месяца, как за ними закрепилось прозвище — бой-цыцы.
На одной из таких бойцыц по имени Татьяна и женился неожиданно для самого себя старший лейтенант Кузьмин.
Военное начальство полигона проявило заботу о молодой семье, выделив им вторую от угла здания комнату площадью в четырнадцать квадратных метров на первом этаже гостиницы, где обычно селили командированных на площадку монтажников.
В гостинице «Люкс» не было свободных номеров, вопрос с выделением Химкинскому предприятию номера на постоянной основе пока не решился, поэтому Ковалев и Юрченко попали на этот раз в угловую комнату гостиницы для монтажников, как раз рядом с той, которую занял Кузьмин.
Единственным украшением семейного гнезда молодожёнов, которое успела сделать Татьяна, были яркие, достающие до пола, шторы, исключавшие возможность осмотра комнаты с улицы в длинные зимние вечера.
Кроме штор, убожество комнаты оживлялось казённой кроватью, покрытой синим суконным одеялом, и старым покосившимся столом в углу, рядом с входной дверью. На столе стоял, источая крепкий запах горючего, закопчённый керогаз, увенчанный, в свою очередь, литым алюминиевым чайником.
Кровать вплотную придвинута к перегородке с комнатой, в которой нашли временный приют Ковалёв и Юрченко.
Изучающий и оценивающий взгляд, хрипловатый голос, небольшая татуировка между большим и указательным пальцами и расплывчатый шрам от попытки убрать её, несколько контрастировали с миловидными чертами лица Татьяны, но, в то же время, красноречиво свидетельствовали о её недалёком прошлом.
Подарив молодым по бутылке коньяка и пожелав им семейного счастья, Ковалёв и Юрченко вернулись в свою угловую комнату, насквозь продуваемую ледяными степными ветрами. Было так холодно, что, к их изумлению, исчезли даже клопы, подавшись, видимо, по своим потайным ходам в более теплые гостиничные апартаменты.
Грубые суконные одеяла не спасали от холода. Не помогали согреться и короткие меховые куртки, наброшенные сверху.
— Чайком бы согреться, что ли? — размечтался Юрченко.
— Раз стаканы имеются, сейчас решим эту проблему.
Ковалёв оглянулся. На тумбочке стоял стеклянный графин.
— Володь, возьми графинчик, смотайся за водой, — попросил Ковалёв. — А я тут пока приспособу одну сделаю.
Ковалёв достал из сумки бритвенное лезвие, нашёл в тумбочке обрывок медного провода в виниловой изоляции. Разрезав провод на две равные части, очистил их от изоляции сантиметра на два с обеих сторон и тщательно закрепил скруткой каждый провод к лезвию.
Наполненные водой стаканы поставили на подоконник, поближе к розетке.
— Попробуем? — спросил Ковалёв, опуская лезвие в первый стакан и осторожно втыкая оголённые концы проводов в розетку.
Мощного гул короткого замыкания, помещённого в воду, вскипятил её менее чем за шесть секунд.
— Может, у тебя и заварить чем найдётся? — спросил Юрченко.
— Есть, только, к сожалению, не со слоником, не индийский чай, и даже не краснодарский, — Ковалёв достал из сумки упаковку грузинского чая: — Во, травка-муравка.
Вкус заваренного чая действительно напоминал вкус сена, ошпаренного кипятком.
— Ладно, не в нашем теперешнем положении рыло воротить, а то оно от холода так и останется перекошенным, — согласился Юрченко.
— Ой, что это за звуки? — прислушался он.
В завывание ветра в щелях оконных рам вплёлся звук, похожий на звук, издаваемый мехом при разжигании горна в кузнице. Скоро в него вплёлся звук лёгкого поскрипывания, как бывает на несмазанной оси рычага, сжимающего и разжимающего те же меха.
Паузы между звуками сокращались, но сами звуки становились всё громче и громче. Наконец, Ковалёв догадался об их происхождении:
