Папа вообще умел рассказывать так, что на какой-то момент становился нашим ровесником. Я часто повторяю, что у него не было возраста. С ребенком он был ребенком. Со взрослыми — взрослым. Он был мудрый человек.
Я училась, кажется, в 9 классе, когда Нодар отправился в поездку в США. Он побывал в Диснейленде и был просто потрясен. Даже привез оттуда карту, показывал ее мне, был в таком восторге — как маленький! Именно после того путешествия папа решил создать «Мзиури». В его мечтах это была минимодель настоящего города.
Я несколько лет руководила «Мзиури», да и вообще занимаюсь всеми папиными делами. Было время, когда мне было неудобно вести себя активно. А в какой-то момент, лет через 10 после его ухода, оказалось, что мне легко говорить о том, что Нодар — великий, что его дела должны продолжаться. Нужно было для этого созреть. Я ведь потеряла не писателя. У меня умер отец.
Когда папы не стало, известие об этом передала программа «Время». Очень хорошо помню: первая ночь без него — мы все дома, и родственники, и друзья. Вдруг телефон — пронзительным звонком межгорода. Из Иркутска позвонила совершенно незнакомая женщина, рыдает: только что по телевизору сказали, что Нодара не стало. Она оплакивала его, как близкого человека.
С уходом папы наш дом, в котором всегда было много народу, опустел. Нет, конечно, приходили близкие, друзья, но без него это было уже совсем не то. Поэтому не люблю родительскую квартиру. Даже на дачу в Сагурамо не езжу. В последние годы папа часто бывал там — болел, ему все время было холодно. Он сидел на солнце, пил какие-то пилюли. Там папа был уже беспомощным и не нравился мне таким. Здесь, в Тбилиси, к нему каждый вечер приезжали гости. Конечно, шутили, пели, а перед папой стоял маленький стаканчик с вином, и он его отпивал как лекарство, совсем по чуть-чуть.
* * *
У нас был дом в Абхазии, в Гульрипши. Там я помню Нодара молодым, загорелым, он играл в казаки-разбойники, лазил на деревья, водил нас на рыбалку, уходил в море с утра пораньше… Я хочу его помнить таким.
Как только начинались каникулы, мы уезжали в Абхазию. Папа обожал это место — там он писал, проводил время с друзьями, это была его стихия — море, солнце! Там Нодар ходил в матроске и рваных джинсах! Каждую ночь кутили, пили, стихи читали. Просто счастье!
Глаза у Нодара были одновременно очень грустные и очень веселые, цвета меда. И в них прыгали-бегали чертики. Влажный был взгляд, будто слезы стоят. Манеры, жесты — я очень на него похожа. Мама у меня красавица, но когда мне говорили, что я похожа на нее, даже в детстве, начинала плакать, потому что хотела быть похожей на Нодара. Хотела делать все точно также, как папа. И он возил меня на рыбалку, учил кататься на велосипеде, все мужские, мальчишечьи дела — мне было интересно все! И быть, как папа, у меня получалось. Мне нравилось возиться, к слову, с лопатой, что-то пилить — он ничего не запрещал. Не боялся, что упаду, разобью коленку. Я, как мальчишка, в шортах бегала.
В Гульрипши мы проводили все три летних месяца. А на обратном пути, едва заезжали в Тбилиси, папа останавливал машину, выходил, целовал землю и говорил — пришел твой потерянный сын… Вот так он любил свой город.
* * *
Нашим ближайшим соседом в Гульрипши был писатель и поэт Константин Симонов. Я дружила с его дочкой, она сюда приезжала, жила у меня, я с детьми ездила к ней в гости. Мы вместе выросли, наши дома рядом стояли, позже я крестила внучку Симонова, Дашу.
Константин Михайлович любил живопись, в его коллекции было два полотна Пиросмани — оригиналы. Судьбу картин владелец определил заранее, завещав после своей смерти отвезти их в Грузию. Дочь Симонова выполнила желание отца.
Константин Михайлович все время говорил: «Нодар, надо каждый день писать хотя бы страничку. Каждый день надо работать минимум три часа». Он был старше, живой классик! Нодар же стоял перед ним словно мальчишка, потому что в Гульрипше он гулял, там было много солнца, было счастье, какая там страничка! Но каждое утро, когда просыпались оба дома, Константин Михайлович подходил к калитке и спрашивал: «Нодар, ну сколько страниц ты сегодня написал?».
Папа писал ночью. Между его романами — по 5–6 лет. В это время он думал, переживал, аккумулировал, рассказывал нам какие-то эпизоды, и позже мы все это находили в его книгах. Потом Нодар садился и за два-три месяца писал роман — прямо набело. Если посмотреть его рукописи, то там зачеркнуто совсем немного. Папа все пропускал через сердце, а потом записывал мысли на бумаге — на одном дыхании…
Папа был лихой шофер. Мне нравилось, как он вел машину, когда мы ездили отдыхать в Абхазию. Нодар пел, шутил все время. Дорога тогда была плохая и занимала весь день. Потом мы уже летали туда самолетом и добирались всего за полчаса.
В детстве я любила, когда папа останавливал машину у попутных ресторанов. Мы заходили и Нодара тут же кто-то узнавал. Даже повара в белых фартуках выходили из кухни, чтобы поприветствовать его, усаживали поудобнее, вокруг вились девушки в крахмальных кружевных наколках. Мы сидели и радовались тому, как папу принимают.
В машине он всегда сажал меня позади себя, мне доставляло удовольствие смотреть в окно и разглядывать дворики, мимо которых мы проезжали. По 9 часов проводили в дороге, и, наконец, добирались до Гульрипши. Завернешь с трассы — а там море синее, и дом уже вот-вот, станет виден. Пока доезжали до своего двора, он изо всех сил сигналил, чтобы все знали: Думбадзе приехали! И когда, наконец, останавливались, мне говорил: прежде чем войдешь во двор, поздоровайся с морем. И я пробегала — до берега было всего каких-то 50 метров — и кричала: «Здравствуй, море!».
Николоз Шенгелая
(сын Софико Чиаурели)
Наследник
ИЗ ДОСЬЕ:
«Софико Чиаурели, народная артистка Грузии и Армении. Родилась в семье знаменитого кинорежиссера Михаила Чиаурели и легендарной грузинской актрисы Верико Анджапаридзе.
Родители целый месяц не могли определиться, как назвать дочь, выбирая между именами Елена и Софико. В конце концов, на двух бумажках были написаны варианты имен, положены в папаху, и самой новорожденной предстояло разрешить дилемму, запустив руку в папаху и вытянув бумажку с именем. Так дочь режиссера и актрисы стала именоваться Софико.
Самые известные работы Чиаурели в кино — «Мелодии Верийского квартала», «Не горюй», «Цвет граната», «Ищите женщину», «Миллион в брачной корзине».
Мать актрисы, Верико Анджапаридзе, уже при жизни называли великой. Она тоже снималась в кино, играла главные роли. Но обессмертил ее эпизод в фильме Тенгиза Абуладзе «Покаяние» — героиня Анджапаридзе вопрошает: «Эта дорога ведет к храму? Нет? А зачем нужна дорога, если она не ведет к храму?».
