В частности, на третий день пути, совершив переход в 34 версты и едва напоив лошадей, небольшой отряд заметил приближающуюся к их колодцам партию человек в 30 иомудов.
Туркмены-проводники немедленно уложили Михаила Дмитриевича на землю, накрыли его кошмами, категорически потребовав не подавать никаких признаков жизни, пока иомуды не уедут в степь. 5 часов кряду пролежал Скобелев под кошмами под видом больного лихорадкой караван-баши, поджидая, пока отдохнут и уедут иомуды.
Действительно, за эту рекогносцировку Михаил Дмитриевич прямо по статуту получил давно желанный им Георгиевский крест. Генерал Кауфман рассказывал мне в 1874 году в Петербурге, что, поздравляя Скобелева с крестом, он прибавил:
– Вы исправили в моих глазах ваши прежние ошибки, но уважения моего еще не заслужили».
Сам М. Скобелев свои действия во время хивинского похода оценивал очень прозаично, хотя и с определенной степенью своего превосходства над другими. Так, в частности, в одном из интервью для журналистов он говорил следующее:
«В апреле началось движение войск эшелонами. Сначала я находился при одной из колонн и исполнял разные поручения. У колодцев Баш-Акта мне поручено было командование отдельной небольшой колонной. Подвигались вперед мы медленно, испытывая страшные лишения: жара доходила до 45О, духота и сухость воздуха были невыносимы; кругом, куда ни бросить взор, безжизненная пустыня, бесконечные пески, пески. Вода в колодцах была большею частью скверная, солоноватая; колодцы глубоки, иногда до 30 саженей, и доставать воду при таких условиях было очень трудно и эта операция производилась крайне медленно. Иногда воды недоставало не только для лошадей, верблюдов, овец, которые сопровождали отряд, но даже для людей. Наконец мы поднялись на Усть-Урт. Сухость воздуха и духота еще более увеличивались, было несколько песчаных ураганов… Словом, мы вступили в царство настоящей пустыни… Вообще, весь этот поход – это непрерывная борьба с природой. О неприятеле ни слуху ни духу! Пищу люди получали более скромную, горячую почти не ели вследствие недостатка топлива.
Двигались утром и вечером, днем же отдыхали, или вернее, мучились, пеклись на солнцепеке, так как палаток у нас не было (брали только самое необходимое). Бывали случаи, когда люди окончательно падали духом, отставали во время похода, и приходилось прибегать даже к крутым мерам, чтобы их поддержать. Раз я одну роту провел под барабан и на плечо верст шесть, чтобы поднять в них энергию. Особенно тяжелые сцены приходилось наблюдать у колодцев при раздаче воды: люди превращались тогда чуть не в зверей и только благодаря офицерам порядок устанавливался.
При дальнейшем движении отряда к городу Кяту я получил другое назначение – командовать авангардом. Двигаясь во главе оренбургского и кавказского отрядов, я с казаками по пятам преследовал отступавшие к своей столице неприятельские полчища. Хивинский арьергард старался портить дорогу, разрушал и жег мосты через арыки, вообще всеми силами затруднял наше движение. Мне приходилось несколько раз буквально наскакивать на них и мешать им жечь мосты, портить дорогу… С поднятыми шашками бросались мои казаки на хивинцев, и последние, бросая работу, поспешно отстреливались, садились на коней и улепетывали во всю прыть.
Некоторые поломки мы быстро чинили (один мост, помню, впрочем, исправляли целую ночь), и отряд беспрепятственно подвигался вперед. 25 мая я с авангардом подошел к городу Кот-Купырь, который находится верстах в 30 от Хивы. Заметив, что несколько человек хивинцев зажигают мост с целью не допустить, чтобы мы вошли в город, я с казаками карьером понесся к мосту. Хивинцы бежали к садам и оттуда открыли огонь. Вслед затем мы подошли почти к самой Хиве и остановились у городских стен верстах в 5–6».
22 июля 1873 года для участников Хивинского похода была учреждена специальная награда – «За хивинский поход». Этой медалью были награждены все участники похода от высшего командного состава до нестроевых нижних чинов Туркестанского, оренбургского, мангышлыкского, красноводского отрядов и Аральской флотилии. Кроме военных чинов эти награды получали также гражданские чиновники различных ведомств, находившиеся в этих отрядах, священники, медики, волонтеры и даже местные джигиты, находившиеся при русских войсках.
Оставленный на престоле Коканда Худояр-хан вел себя очень послушно, соблюдая договор 1868 года и различные распоряжения туркестанского генерала-губернатора. Русские купцы могли теперь свободно разъезжать по всему ханству и торговать без всякой опаски. Хан беспрекословно выдавал русским властям всех, кто был замечен во враждебных действиях по отношению к России. Все, казалось бы, складывалось в пользу России. Кауфман писал: «Дальнейшие отношения наши к Коканду теряют… характер внешних сношений и принимают значение домашних, более близких, чем существующие между двумя соседними губерниями».
Положение русских в Средней Азии продолжало оставаться напряженным. В 1875 году крупное восстание вспыхнуло в Коканде. Кокандский хан Худояр бежал в Ташкент, а власть узурпировал бек Пулат – ярый противник России. В конце июля и начале августа отряды кочевников совершили ряд нападений на русские посты, располагавшиеся между Ходжентом и Ура-Тюбе.
К середине 1875 года восстание охватило не только Ферганскую долину, но и докатилось до главной русской ставки – Ташкента. После объявления «газавата» в него включились все слои населения Кокандского ханства. Этому во многом способствовали находившиеся там английские агенты, который всячески стремились не допустить усиления России в том регионе. 8 августа 15-тысячное кокандское войско атаковало Ходжент, но было отражено его защитниками. Отойдя от города, азиаты начали готовиться к новым нападениям.
Определив местонахождение вражеских орд, Кауфман направил против них отряд генерала Н. Н. Головачева, который 11 августа нанес поражение противнику в долине Ангрена. А на следующий день и сам генерал-губернатор выступил в поход из Ташкента во главе отряда из четырех тысяч человек при 20 орудиях. При этом вся конница, насчитывавшая тысячу сабель, была доверена полковнику Скобелеву, популярность которого в войсках все возрастала.
Русские войска устремились к городу Махраму на Сырдарье, где, по сведениям лазутчиков, находилась 60-тысячная армия Пулат-хана. 22 августа на подступах к Махраму, под личным руководством наместника, они отразили несколько ударов передовых отрядов противника, а двумя днями позже разгромили основные силы кокандцев. Потери неприятеля составили 3 тысячи человек убитыми и 8 ранеными. Среди последних был и М. Д. Скобелев, получивший сабельную рану в ногу выше колена, но не пожелавший оставить строй.
