Как бы то ни было, Абрам снова влюбляется. Его избранница — старшая дочь капитана Шеберга — Христина-Регина. И вот отставной капитан Абрам Ганнибал поселяется в своем новом имении Карьякула уже не один. Христина Шеберг едет с ним вместе. На многие годы станет она его подругой и хозяйкой дома.
Настоящая любовь. Настоящая семья
Нет сомнений, что первый, неудачный опыт семейной жизни многому научил Ганнибала. Измена первой жены, Евдокии Диопер, должна была бы, казалось, ожесточить или, по крайней мере, насторожить его в отношении красивых женщин вообще и новой подруги в частности. Но этого не произошло. Возможно, здесь сыграло роль то, что Абрам никогда, за исключением сибирского периода, не бывал одинок: женщины были рядом с ним и при Петре, при дворе, и при другом Петре. Быть может, это его «увлечение» было в какой-то степени вызвано страхом перед перспективой одинокой жизни в эстонской деревушке. Однако думается, что основной причиной стало то, что новая подруга была полной противоположностью первой.
Христина Шеберг действительно любила его. Не было в ней ни хитрости, ни лукавства. Она хотела стать подругой и спутницей чернокожего инженера, о котором она с нежностью скажет (по словам Пушкина): «шорн шорт делит мне шорны репят и дает им шертовск имена». Это была образованная, умная, красивая, тонко чувствующая девушка. Надо полагать, что от шведской и от ливонской своей родни унаследовала она светлые глаза, золотые волосы, а вместе с тем и такие качества, как уравновешенность, рассудительность и хозяйственность.
Абрам также полюбил ее и конечно же захотел увидеть своею супругой. Христина едет с ним в новое поместье — мызу Карьякула, еще не будучи официально его женой. Уже осенью 1734 года она забеременела. 5 июня 1735 года на свет появляется мальчик. На этот раз никаких сомнений в отцовстве нет. Мать демонстрирует счастливому отцу смуглого младенца. Родители нарекают его Иваном в честь деда Христины. По-видимому, ее родители благословили это брак, к тому времени еще официально незарегистрированный.
По бумагам же Абрам по-прежнему числится мужем Евдокии Ганнибал, урожденной Диопер. Счастливый началом новой жизни, он совершенно упустил из виду это обстоятельство. Видимо, посчитал, что раз измена жены доказана, он свободен. Однако это не совсем так. И когда в следующем году супруги делают попытку зарегистрировать свои отношения, выясняется, что проблема сложнее, нежели представлялось. Вот что пишет С. Опатович: «Поехали в Ревель повенчаться и там стали искать подходящего православного священника. Полковые священники того времени были подчинены офицерам… К ним-то он (Ганнибал. — Д.Г.) и обратился, но встретил много затруднений. Священники отказывались венчать его под разными предлогами. Ганнибал условился наконец со священником полковой церкви во имя Федора Стратилата Петром Ильиным, и тот повенчать согласился. Но вот новая беда. Петр Ильин объяснил, что венчать может только по «венечной памяти»[41] — документу, которого у него не было. Надо было достать такую «память» у кого-нибудь из приходских священников. Поискали — наконец добыли у священника Николаевской ревельской церкви Ивана Филиппова, и Петр Ильин повенчал Ганнибала на Христине-Регине Шеберг»{105}. В Николаевской церкви и произвели обряд[42].
На самом деле все обстояло еще сложнее. Чтобы добиться разрешения на повторный брак и достать у отца Ивана Филиппова «память», нужно предъявить хоть какие-то документы, подтверждающие развод. Пришлось поторопить перновскую гарнизонную канцелярию. Абрам запрашивает решение по делу о разводе, но решения еще нет. И вот перновские офицеры «учинили сентенцию». Часть этого документа, касающаяся кондукторов, приведена выше. В части же, посвященной делу «в блуде жены его капитана и к отраве его капитана женою», сказано следующее:
«Прелюбодеице учинить наказание — гонять по городу лозами, а прогнавши, отослать на Прядильный двор, на работу вечно[43]; а Ганнибалу, как невинному, за руками всех присутствующих, выдать аттестат»{106}.
Но Евдокия решила не дожидаться исполнения жестокой «сентенции». Она переходит в атаку: «…между тем Евдокия Андреевна упросила кого-то написать прошение в Фортификационную контору, чтобы ее вытребовали в Петербург. Ее вытребовали. Теперь дело Абрама Петровича приняло оборот, для него не совсем удобный. В царствование Анны Иоанновны влияние его ограничивалось одним только Перновым, в Петербурге птенцы Петра I не пользовались особым уважением…
Евдокия Андреевна в Петербурге не оставалась в бездействии. От ее имени подана была 1 марта 1737 года челобитная в Святейший синод. В ней подсудимая заявляла, что показания свои в перновской канцелярии дала неправильно, опасаясь угроз мужа; неправильно показал и кондуктор Шишков, по команде подчиненный Ганнибалу. Евдокия просила дело об ней произвести в духовном ведомстве и там же передопросить как мужа ее, так и свидетелей. Вместе с тем она просила освободить ее из-под караула, дабы «голодной смертью не помереть»{107}.
Началась длинная переписка Фортификационной конторы с духовенством, и наконец дело вытребовали в Синод.
Белокурой девочке шел уже седьмой год. Мать же, виновница ее скандального появления на свет, неверная жена, признавшаяся в попытке отравления мужа, выставляет себя невинной жертвой своего супруга. Она обвиняет его в том, что он жестоко избивал ее уже в марте 1732 года, чтобы заставить сознаться в преступлениях, которых она вовсе не совершала…
По словам С. И. Опатовича, Ганнибал «приставил к ней крепкий, надежный караул и неоднократно брал ее к себе, в свои покои. Там в стены, повыше роста человеческого, ввернуты были кольца. Туда вкладывались руки несчастной, и ее тело повисало в воздухе. В комнате заранее приготовлены были розги, батоги, плети, и муж «бил и мучил несчастную смертельными побоями необычному принуждая ее, чтобы она при суде на допросах показала, будто «с кондуктором Шишковым хотела его, Ганнибала, отравить и с ним, Шишковым, блуд чинила». При этом в случае, если она покажет не по его желанию, «грозил ее, Евдокию, убить».
Однако обвинение это весьма сомнительно. С. И. Опатович, к сожалению, не опубликовал самих документов бракоразводного процесса, но лишь пересказал их. Как пишет другой русский историк М. Вегнер, «судебные дела вообще и бракоразводные в особенности — очень рискованный источник. В них обычно слишком много преувеличений, извращений и, наконец, просто выдумки и лжи. Поэтому использование подобных дел в целях исторических и биографических требует величайшей осторожности. Мы не знаем, насколько Опатович проявил ее… К сожалению, Опатович не сообщил, откуда идет сообщение о подобных истязаниях — от одной ли жены или подтверждено другими свидетелями. При таких условиях нельзя установить, насколько оно соответствует действительности»{108}.
