Последними из Семеновских частей, с трудом сдерживая натиск наступавшего противника, отходили из Читы остатки корпуса под командованием генерал-майора Викторина Михайловича Молчанова. Отступавший в южном направлении корпус в арьергардных боях успел нанести большевикам несколько ощутимых контрударов — под Борзей, Храшаибири и Хадабулаком. Последовательная череда атак преследователей привела к расслоению всей обороны белых. Под натиском численно превосходивших его частей Красной армии 1-й Семеновский корпус буквально распался на части, самостоятельно продолжавшие свой отход к китайской границе. При этом, отступая, Семеновские отряды продолжали вести эпизодические арьергардные бои с частями 1-го Забайкальского корпуса красных, дав им несколько удачных сражений, в частности у железнодорожных станций Борзя и Оловянная. Отходившие с востока и запада каппелевские и Семеновские части сходились вместе у Маньчжурской дороги, постепенно выравнивая фронт и даже периодически переходя в наступление на отдельных его участках. Силам красных, под командованием командарма Василия Константиновича Блюхера, никак не удавалось окружить эти сравнительно малочисленные белые части. Более того, усилия красных по блокированию границы не увенчались успехом, и белые части продолжали организованный отход за границу, вступая передовыми своими колоннами на маньчжурскую территорию. Блюхер признавал, что задача деморализации противника им не была достигнута: «Состояние частей противника, несмотря на понесенное поражение и быстрый отход, нельзя сказать, чтобы было очень плохое. Дерутся отлично, спаяны прекрасно… Снабжены хорошо, кормятся отлично, подготовка их прекрасная. Управление войсками доведено до высшей степени совершенства, маневрирование можно назвать прекрасным».[8]
21 ноября 1920 года остатки потрепанных в продолжительных боях двух каппелевских и одного казачьего Семеновского корпуса благополучно пересекли границу с Манчжурией. За пределами своей страны, они были остановлены выдвинутыми им навстречу войсками китайцев. Без видимых конфликтов белые части дали китайцам себя полностью разоружить, позволив впоследствии администрации беженских лагерей оформить собственное пребывание на территории Манчжурии в качестве «гражданских беженцев». Позже все эти офицеры и солдаты были распределены китайцами по карантинным лагерям в Харбине и в полосе КВЖД. Сам же атаман Семенов направился в Приморье, где еще сохранялось влияние японцев и существовало либеральное коалиционное правительство. В ходе своих встреч с представителями местной власти Семенов пытался представлять себя последним хранителем идеи Белого движения на русском Востоке, но по настоянию либерального владивостокского правительства был депортирован назад, в Китай. Любопытно характеризует личность Семенова в пору Великой войны его бывший командир по Нерчинскому казачьему полку барон П. Н. Врангель: «Семенов, природный забайкальский казак, плотный коренастый брюнет с несколько бурятским типом лица, ко времени принятия мной полка, состоял полковым адъютантом и в этой должности прослужил при мне месяца четыре, после чего был назначен командиром сотни. Бойкий, толковый, с характерной казацкой сметкой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть всегда популярным среди казаков и офицеров. Отрицательными свойствами его были значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах для достижения цели. Неглупому и ловкому Семенову не хватало ни образования (он окончил с трудом военное училище), ни широкого кругозора, и я никогда не мог понять, каким образом мог он выдвинуться впоследствии на первый план гражданской войны».[9]
Г. М. Семенов с группой офицеров
В добровольном изгнании он последовательно проживал в Корее, Японии и Маньчжурии. Именно там, в месте под названием Кахакаши неподалеку от Дайрена, атаман обосновался на двух дачах, подаренных ему некогда японским императором. В 1923 году Семенов предлагал свои услуги по организации казачьих частей китайскому военачальнику Чжан Цзо Линю. Перечень Семеновских наград поражал своей экзотичностью, что, впрочем, свидетельствовало о его крайнем честолюбии и слабости к отличию его талантов. Кавалер ордена Магомета, рыцарь Святого Гроба Господня, Семенов был пожалован и такой наградой как шкура белого бобра. Иерусалимским Патриархом Семенов был награжден Большим Золотым Крестом с частями Животворящего Древа Господня. В эмиграции атаман занимался политической публицистикой, печатался в харбинском журнале «Луч Азии» и газете «Голос эмигрантов». Дух творчества и склонность к научному обобщению жизненных наблюдений, как оказалось, были тоже не чужды Семенову, и в русской литературной столице Востока — Харбине — атаман успел опубликовать два сборника стихов, а на академическом поприще получить ученую степень доктора философских наук. Его биографы в один голос утверждали: за границей Семёнов нашел даже практическое применение нескольким иностранным языкам, которыми, по их отзывам, неплохо владел. В число наиболее используемых им языков входили: бурятский монгольский, английский и китайский.
В сентябре 1945 года, после капитуляции Японии и фактического окончания Второй мировой войны, Семёнов был захвачен сотрудниками СМЕРШ, этапирован в СССР и вскоре повешен по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством главного военного прокурора Ульриха. Его сын от первого брака Михаил Григорьевич Семёнов был также захвачен органами советской военной разведки в 1946 году и при невыясненных обстоятельствах был застрелен при перевозке в Советский Союз. Старшая дочь атамана от второго брака Елена Григорьевна Семёнова, окончившая колледж в Токио, была в 1945 году захвачена СМЕРШ и после допросов, отправлена в один из лагерей СССР. Условия ее содержания в лагере стали причиной того, что в 1948 году она была переведена в психиатрическую лечебницу Ярославля. Две другие дочери атамана — Татьяна Григорьевна Семёнова, родившаяся в 1925 году, и Елизавета Григорьевна, родившаяся в 1929 году, — были также арестованы и по решению Особого совещания получили по 25 лет лагерей, будучи депортированы в СССР. Как сложилась их дальнейшая судьба, автору неизвестно, однако, зная практику советского отношения к «детям врагов народа» и «пособников японских фашистов» тех лет, можно предположить ее крайнюю трагичность. Атаман Семёнов был, как известно, своеобразным типом воина, который не следует спешить причислять к образу классического «белого рыцаря», но совсем по иным причинам, чем «даурского барона» Унгерна. Вот одна из его характеристик, оставленная современником, которая добавляет существенные детали к образу атамана забайкальского казачества: «Человек совершенно беспринципный, не брезговавший никакими средствами, до грабежей и убийств включительно».[10] Могла ли быть успешной война с большевиками под началом подобных личностей? Неудивительно, что окрепшая к тому времени большевистская пропаганда умело обыграла темные стороны личностей своих противников, охарактеризовав войну с ними как главным образом борьбу с бандитизмом, и уже во-вторых, как с политическими противниками. Хорош или плох был бы атаман Семёнов в качестве держателя верховной власти в дальневосточной части бывшей империи, гипотетически судить трудно, но после того как большевики одержали военную победу над ним, установившаяся повсеместно советская власть вновь ознаменовалась волнами террора в отношении мирного населения в городках и казачьих станицах.
