- Так вот и живете? - спросил он. - Не верю. Ну, жадничайте, зачтется вам и это. - Тут он ни с того ни с сего рассмеялся.
Сергей Васильевич кивнул Петру Петровичу, и тот как бы нехотя, но с большой радостью поднялся, достал с полки графин. А в углу, между прочим, стояла в плетенке высокая бутыль из темного стекла, в бутыли же самогон. Догадаться об этом было нельзя. Слишком непривычно. В таких оплетенных бутылях возили до войны креозот или другую какую химию для дезинфекции животноводческих ферм. Снял командир графин, стаканы поставил, разлил по стаканам.
- За ваши успехи в борьбе, - сказал черный, поблескивающий Емлютин. Чокнулись, выпили, закусили.
- Что там в центре? Что на фронтах? - спросил Петр Петрович, думая, что Емлютин действительно прибыл из центра, из Москвы то есть. Он не подумал, как, каким путем мог добраться из Москвы этот человек. Емлютин сказал, что в одном отряде слушал радио, наши освободили Ростов, Калинин, полностью разгромили немцев под Москвой. Комиссар сказал, что за это надо налить еще по одной. Налили, выпили.
Хотя Сергей Васильевич ужинал, выпивал с этим Емлютиным, оставил ночевать, все же проводил его утром с большим облегчением и довольно сухо. Не верил он в его предприятие. Ходит, шагает по лесам один, объединяет, подчиняет партизанские отряды, к которым не имеет никакого отношения. И оттого, что не верил в предприятие Емлютина, почти совсем успокоился. Сергея Васильевича почти не трогала теперь мысль о посягательстве на его независимость, на его кровное дело и, если угодно, на его заслуги, а впоследствии, может быть, и славу. Одним словом, ушел и ушел. Баба с воза - кобыле легче. Спасибо ему, конечно, за хорошие новости, этим он поделился с партизанами, никаких вестей еще не имели с Большой земли. Надо непременно наладить приемник.
Когда Сергей Васильевич рассказал Петру Петровичу о Емлютине, о целях его скитаний по лесам, Потапов возмутился:
- Чего молчал, я бы его шуганул отсюда. Герой нашелся.
- Пускай походит, может, выходит чего-нибудь. А между прочим, Петро, я думаю, что он прав. Если даже он самозванец, сам все придумал, все-таки он прав. Так мы много не навоюем. Что творится в лесах, какие отряды, сколько их, чем они заняты - ничего этого мы не знаем. Нужна координация, общее управление, нужна централизованная связь с Большой землей, связь из одного места. Сейчас мы живем удельными княжествами. Прав он, Петро. Сергей Васильевич, когда уже не было на глазах Емлютина, вдруг начал думать таким образом, а начавши думать таким образом, где-то в глубине души уже пожалел, что отпустил ни с чем Емлютина, отпустил его без всякой поддержки со своей стороны. А можно было бы хорошенько подумать вместе, взять на себя какую-то часть забот по объединению. А вдруг все у него получится, кто-то другой поможет ему, а возможно, уже помогает? Глупо все получилось. Не по-партийному. Да, Сергей Васильевич сожалел теперь, что так глупо поступил, хотя Петру Петровичу в этом не признался.
Однако не Емлютин был главным событием этих дней. Надвигалось другое событие, о котором пока никто не подозревал, но которое потом заслонило собой все.
6
Настя Бородина, только вчера отправившись в районный центр с намерением пробыть там неделю, чтобы собрать сведения о немецком гарнизоне, о работе комсомольцев-подпольщиков, вернулась в отряд спешно сегодня ночью. Настя получила сведения о выступлении немецких карателей против уже разведанного ими партизанского отряда. Некогда было заниматься разбирательством, каким образом немцам удалось установить место нового расположения отряда, надо было спешить на выручку. И Настя, сбиваясь с ног, летела как угорелая, только бы успеть предупредить.
Комиссар и командир отряда приняли решение дать бой, деваться было некуда. Снова бросать людей на мороз было глупо, каратели могут пойти по следам, и боя избежать все равно не удастся. Но если отбить нападение, можно получить шанс: на какое-то время немцы вообще потеряют охоту соваться в лес. Отряд был поднят на ноги. Командиры взводов получили задание - построить надежную круговую оборону. К рассвету была отрыта в снегу кольцевая траншея, возле траншеи навалены деревья. Вся наличная огневая сила была выставлена в обороне. В белых рассветных сумерках, когда опушенные деревья стояли вокруг неподвижно, как привидения, со стороны дозора, от просеки ударила короткая пулеметная очередь, эхо раздробило ее на десятки гукающих, мечущихся по слепому лесу звуков. Короткая очередь в тот же миг вызвала вспышку других очередей, тяжелых пулеметных и торопливых, сливавшихся в одну строчку автоматных, а также одиночных винтовочных выстрелов. Пока все шло как надо. Усиленный дозор, отстреливаясь, отступал к лагерю, весь отряд, притопывая от мороза, ждал в снежной траншее. Комиссар, заслоненный бревнами, полулежал на лапнике, смотрел перед собой. Петр Петрович, командир отряда, заканчивал обход круговой обороны, повернувшейся подковой своей в сторону стрельбы. Обходил с ведром в руке и кружкой. Работы все были закончены часа два назад. Разогревшись от рытья снежной траншеи, люди давно уже, в ожидании карателей, успели остынуть и даже замерзнуть. Одежонка-то и обувка не у всех надежная, а мороз такой, что слышно было, как лопались стволы сосен. Для сугреву и чтобы веселее было ждать, Петр Петрович и ходил с ведром самогона да с кружкой, зачерпывал из ведра и подносил каждому.
Славка и Витя выпили одну порцию на двоих. И в самом деле стало потеплее. Но об этом думать уже было некогда. Перестрелка приближалась, можно было хорошо отличить ближние выстрелы наших от дальних выстрелов немцев. В белесой глубине, в мелькании темных стволов возникли одна, за ней другая фигурки наших дозорных. Перебегая от ствола к стволу, отстреливаясь из-за деревьев, дозорные теперь уже не вели бой, а быстро отходили к траншее. Последние сто или двести метров уже без выстрелов бежали к лагерю. По одному попрыгали в траншею, тяжело дыша, вытирая руками пот с разгоряченных лиц. И наступила тишина. Сергей Васильевич спросил о чем-то одного из дозорных, потом стал пробираться по траншее за спинами приготовившихся к бою партизан, чтобы еще раз своими глазами осмотреть расположение взводов, огневых точек - ручных пулеметов и одного станкового. На ходу наклонился к Славке и Вите: "Ну, как, ребята, не трусите?" - "Что вы, товарищ комиссар!" - "Ну, ну, это я пошутил". Витя не мог трусить, он был бесстрашный человек. Славка же, привалившись к брустверному бревну, положив на него винтовку, ждал рядом с Витей появления фашистов. Когда замолкла перестрелка, но пулеметные очереди и бахающие винтовочные выстрелы еще стояли в ушах, тут все его недавние бедствия как бы провалились куда-то, и последний день боя, того еще, фронтового, вдруг сблизился с этим боем, который вот-вот с минуты на минуту должен вспыхнуть, расколоть тишину. Надвигающийся в неожиданно наступившей тишине бой как бы сливался с тем, стал продолжением того, последнего фронтового боя, который и был-то, в сущности, всего лишь два неполных месяца тому назад. Славкина беда, его несчастье, его позор окончились.
