Они приходили, когда хотели. Каждый раз, когда они уведомляли меня о своем приходе, я начинала нервничать, думая, о чем они собираются говорить на этот раз. Когда они уходили, я вздыхала с облегчением. Я очень боялась. Мне приходилось быть очень осторожной в словах, чтобы нечаянно не навредить другим людям.
Меня постоянно беспокоили требованиями ходить на собрания, обеды, в кино и т.д. Несмотря на настойчивость китайцев, я никуда не ходила. Это вызвало недовольство с их стороны. Я отказывалась под тем предлогом, что с детства не люблю развлечений или что плохо себя чувствую. Когда я отказалась смотреть кинофильмы на том основании, что у меня слабое зрение, они привезли в Чангсешар кинопроектор. Они настаивали, что я должна посещать их собрания. Я отвечала, что это бессмысленно, так как не умею ни читать, ни писать. Я сказала, что, если они пожелают, я могу убирать их комнаты и кабинеты и стирать для них. Я также ехидно заметила, что бесполезно приглашать меня куда-либо, так как я буду занимать лишний стул и пить их чай. После этого меня оставили в покое.
Жизнь в Лхасе постепенно становилась невыносимой, и мы стали думать о бегстве. Решение покинуть Лхасу оформилось где-то в восьмом или девятом месяце 1958 года. Я со своей матерью жила в Чангсешаре. Дочь с зятем проживали поблизости в резиденции главнокомандующего.
Мы с дочерью месяцами до поздней ночи обсуждали способы побега. Сейчас мне смешно вспоминать наши нелепые планы. Однажды дочка предложила бежать под видом монахинь, побрив головы. Я считала это предложение нереальным, а дочь полагала, что может получиться, если мы выдадим себя за паломниц. Она даже предложила покрыть лицо черной краской, чтобы нас не узнали. В конце концов Его Святейшество сказал, что эти планы нереальны и что все надо продумать очень тщательно, чтобы избежать поимки. Он посоветовал нам немного подождать, так как время для побега еще не пришло.
Тем временем сестра Кармапы сообщила мне, что ее брат замышляет побег и попросила рассказать об этом Его Святейшеству[18]. Он уже отослал все свое имущество в Бутан и собирался вскоре последовать за ним, поскольку китайцы сильно докучали ему. Монастырь Кармапы возвышался на холме, и китайцы открыли по нему огонь, поэтому оставаться там дальше было совершенно невозможно. Его сестра также попросила меня от лица Кармапы убедить Его Святейшество покинуть Тибет. Она умоляла нас уехать с ними в Индию.
Я ответила ей, что, пока его Святейшество остается в Тибете, я не имею права уезжать. Я призналась ей, что мы тоже планируем отъезд, только пока не назначили дату, и что я непременно передам ее слова Его Святейшеству.
Все это произошло в одиннадцатом месяце. Тем временем Его Святейшество попросил совета у своих прорицателей. Они наперебой твердили ему, что благоприятное время еще не пришло. Наконец они сообщили, что 19 марта между девятью и одиннадцатью вечера будет хорошее время для бегства.
10 марта я провела в Чангсешаре за вязанием и вышивкой, а также наблюдала за окраской тканей. Пришел один друг из Амдо и спросил меня, зачем я это делаю. Разве я не в курсе, что поднимается восстание? Его Святейшество пригласили на прием в Китайское военное управление, и он не видел способа отказаться. Жители Лхасы устроили массовую сидячую забастовку вокруг Норбулинги, чтобы не позволить его похитить. Они вооружились, а те, у кого не было оружия, прихватили с собой вилы. Наш чанг-дзо, управляющий хозяйством, ничего не знал о волнениях и продолжал заниматься своими делами[19].
Наш друг из Амдо сказал мне, что я должна немедленно выехать в Норбулингу. Чанг-дзо тем временем тщетно пытался выяснить, что происходит. Он заявил, что закроет ворота и запрет все двери, потому что иначе толпа ворвется в Чангсешар. Вокруг Норбулингки царил хаос. Люди кричали, умоляя Его Святейшество не покидать их. Они вопили, что он сможет уехать только через их трупы. Ни коммунисты, ни автомашины не могли приблизиться к Норбу линге. Если бы они попытались это сделать, их закидали бы камнями. Мой зять послал за нами машину, но, поскольку Лхакпа, водитель, был одет в китайскую униформу, его чуть не забили до смерти. Несчастного спасло только то, что кто-то из толпы узнал его и положил конец насилию.
Зять приехал, чтобы сопровождать нас с дочерью в Норбулингу. Все дороги были забаррикадированы сторонниками Кхампа, чтобы не дать китайцам ворваться в город. Даже моим дочери и зятю пришлось получить специальное разрешение у военных чинов сопровождать меня, иначе толпа просто не пропустила бы их. Прибыв на место, они сказали мне, что нужно немедленно уезжать. У меня даже не было времени собрать вещи. Я не знала, что вижу Чангсешар и свою маму в последний раз.
Я слышала, что утром того же дня китайцы забрали моего сына Тендзина Чогьяла из Дрепунга и отвезли его на прием в военную штаб-квартиру. Они явились и за мной в Чангсешар, пока я еще была там. Восемь мужчин и четыре женщины вооруженными вошли в дом. Когда они попытались войти в мои личные покои, чанг-дзо вытолкал их вон, крича, что я плохо себя чувствую и никого не принимаю. Обменявшись с ним полными ненависти взглядами, они убрались восвояси.
Я очень беспокоилась за Тендзина Чогьяла. Я боялась, что теперь, раз Его Святейшество и я отказались приехать к ним, они посадят его в тюрьму. Целый день мне слышались его стоны: «Амала! Амала!», и голос его был полон боли. Я посылала разведчиков в их штаб-квартиру, но все, что они смогли увидеть, был какой-то офицер, который держал пламенную речь и стучал кулаком по столу. Там было много аристократов, но моего сына не было видно. Мы уже думали, что его увезут в Китай, но, к нашему огромному удивлению, к ночи они доставили его обратно в Дрепунг. На полдороге чанг-дзо перехватил его и доставил к нам.
Итак, мы все находились в безопасности в Норбулинге. Никому не разрешалось входить к нам. Связь с китайцами отсутствовала. Я слышала об уличных боях и о том, что многие были убиты. Китайцы обстреляли монастырь Ченсалинка и убили семь монахов в Дрепунге. Бойцы Кхампа взяли под контроль все маленькие суда, тем самым облегчив наш отъезд, – в противном случае мы не смогли бы уехать, так как все дороги были захвачены китайцами.
Каждое утро из Чангсешара наемные слуги приносили нам хлеб, молоко и другие продукты. Каждый из них должен был носить желтый значок, выданный нашими людьми, иначе бы его не пропустили. Все это время наши люди дежурили вокруг Норбулингки. В Чангсешаре я все заперла и оставила ключи нашему чанг-дзо, завернув их в шелковую тряпочку и приложив к ним записку. Возможно, эта записка спасла ему жизнь после того, как мы покинули Лхасу. Китайцы допросили его в связи с нашим бегством, не веря, что он не был посвящен в наши планы. Они уже были готовы подвергнуть его пыткам, когда он предъявил им мою записку, в которой я просила его позаботиться о нашем доме и поручала ему хранение ключей. Я также писала, что уезжаю, но не знаю куда.
