Выпив с промо-герл по колпачку коньяка, мы уселись на железные решетки, которые раньше стояли возле палящей тумбы. На них сознательные граждане складировали венки. Решетки выглядели как жаровни для барбекю. Балеруны, с волосатостью на голове не меньшей, чем у Джимми Пейджа, долго доказывали, что они классные танцоры, хотя мы с промо-герл не дали им ни малейшего повода усомниться в этом. Один из них, чтобы доказать, что ему, как танцору, яйца не мешают, раздвинул ноги-ножницы и сел на шпагат, растянув свои нижние конечности от одной жаровни до другой. Завис в воздухе, как Троицкий мост, таранящий Дворцовую набережную, до которой от Марсова поля сто шагов. Публика в количестве двух человек восхищенно зааплодировала. Представитель изящных искусств попытался встать, но его ботинки провалились между прутьями, и он застрял. После чего балерун опрокинулся назад, угодив головой в газовую конфорку вечного огня. Я еле успел вытащить его оттуда. Волосы малость подпалились. Теория о Боге, берегущего пьяных, очередной раз подтвердилась.
В один из весенних дней мы договорились с промо-герл поехать ко мне. Я подписал на мероприятие Жеку с подругой. Что-то у меня не срасталось, настроение было ниже уровня моря, и я уже предвкушал вечер в компании приятных личностей. Промо-герл готовила коллекцию к конкурсу «Адмиралтейская игла», вкалывала иголки в ткани. Я позвонил ей домой, и она соорудила в разговоре бруствер извинений, из-за которого ее уже не смогли достать атаки моих уговоров. Бо-бо в сердце, облом в паху.
Пьяный праздник, не то девятое, не то первое мая – когда не работают и бухают. В метро ехала толпа, перегруженная пивом и водкой. Я терся о спины тех, кто узрел в небе разлетающиеся в разные стороны цветные искры – примитивную наркоманскую галлюцинацию. Все, что выходит за рамки обычного, мы привыкли называть салютом. Он только что закончился, и народ ломанулся под землю, чтоб добраться до телевизоров и алкогольных заначек.
У станции метро «Проспект большевиков» юлил Жека.
– Павлик, тут столько телок!!!
Я поведал ему о мировой скорби, которой были наполнены мои мысли. Амальгама депрессии, похуизма и злости. Жека предложил выправить ситуацию right here right now, познакомившись с отдельным индивидуумом в юбке, которых было полно среди тех, кто покидал здание подземной железной дороги. Предложение меня не устраивало никак, мне хотелось тихого праздника в узком, почти семейном кругу. Я отправился на поиск лимонов.
Ларьки изобиловали бутылками и чипсами. Лимонов не было. Я обошел все торговые точки в пределах досягаемости моих ленивых ног. Но это было все равно, что попытаться найти здесь инструкцию по эксплуатации автомобиля «ВАЗ».
Приехала белорусско-еврейская бодрость Инночка с волосами цвета шиномонтажки. Знаток дендрологии и мужских фобий. От нее исходили волны веселья, абсолютно некогерентные тем, что излучали мои зелки. Зелки прикрывали капоты ресниц, обслюнявленные слезами зевоты. Втроем мы погрузились в машину и поехали до ближайшего магазина. Цитрусовые отсутствовали, избавляя аллергиков от соблазна. Удалось выкопать в латке с яблоками один прохудившийся лимончик. Он был грустен, как и я. Как будто его уже нарезали, помакали в чай, потом высушили, склеили и покрыли желатином. Пришлось возвращаться к метро.
Проходя мимо автобусной остановки, я рефлекторно предложил стоявшей неподалеку барышне подбросить ее до пункта назначения. Барышня отвернулась, но когда я, найдя таки еще один цитрусовый желток, держал обратный путь, она преградила мне дорогу своим согласием. Вместе мы уселись в машину, я предложил ей присоединиться к нашей компании, но это не вызвало у нее энтузиазма. Энтузиазм появился спустя пять минут, когда мы подъехали к нужному ей перекрестку Искровского проспекта и улицы Дыбенко, где находится рынок, занимавший тогда шестое место в Европе по обороту наркотиков. Здесь барышня произнесла анемичным голосом:
– Может, ты меня уговорил?
Когда мы выгрузились из автомобиля, зашли ко мне на кухню и включили свет, стало понятно, что у моей новой знакомой кошки на душе выскребли остатки интереса к жизни. Бывают лица, на которых отпечатывается недавнее переживание, оно проступает, как водяные знаки на облигациях, стоит только усилить свет. Переживание не из разряда женских заморочек «у меня сломался ноготь», а нечто более серьезное, с могильным душком.
Барышню звали Катей. Голубые аквамариновые глаза – единственная яркая метка на лице, все остальное не запоминалось. Возраст – три по десять, юбка обрезком плиссированной трубы, светлая блуза и взгляд, потухший, как сигарета. Стало понятно, что без водки не обойтись.
С Жекой мы сгоняли к метро, купили на редкость неудачный бутлегерский продукт (настоящую водку в моем районе тогда было днем с огнем не сыскать). Она выпила денатурат в одиночку, словно это был чай. До пирога дело не дошло. Пришлось смириться с тем, что коитус отпадает. Как-то неловко трахать девушку, находящуюся в горе. Очевидность данного умозаключения настигла меня заполночь, когда компания уполовинилась, и на кухне остались только мы с Катей. Но, оказавшись в кровати, я даже выдохнуть не успел, как мою поясницу скрепили женские ноги, защелкнув замок в виде двух лодыжек.
– Давай колись, – вытряс я фразу из своего пересохшего рта, после того, как противозачаточные средства употребились по назначению.
– Колись? – ухмыльнулась она, и только тут я заметил норы для иглы, которыми изобиловали ее руки.
Катя ждала ребенка. У ее мужа Егора был друг Андрей, который влюбился в Катю еще до свадьбы. Дела коммерческие – сеть ларьков, общение с братвой слабого посола, редкие командировки на тот свет дальних знакомых за неотданные вовремя долги. Муж с другом мутили новую затею, которая должна была принести немалые барыши. «Крыша» все их подвижки наблюдала в стороне, давая семенам прорости, дабы потом собрать урожай. Затея пустила корни. Муж взял кредит в банке и открыл один из первых магазинов «Интим». Продавал резиновых женщин парням, побывавшим в горячих точках и удобрившим тамошний грунт компостом своих ног, оторванных минами. А так же тем инвалидам, которым живые бабы не давали, а резиновые никогда не отказали бы. В российском обществе такой деликатной проблеме никто никогда внимания не уделял. Люди с ограниченными способностями, как их называют в Европе, у нас живут урывками: выбивают что-то из благотворительных фондов, но, как правило, это костыли, коляска или денежные суммы, такие же мизерные, как их социальный статус. А Егора мамы и бабушки солдатенков, прошедших Чечню, на руках носили. Без женской дырки те стонали и выли, как мартовские коты, которых добропорядочные хозяева не выпускают на улицу, подумывая: «А не сходить ли к ветеринару». На голом онанизме далеко не уедешь. А так пусть не стопроцентный секс, но хоть какое-то подобие. При этом Егор не строил из себя добродетеля. Для него это была незанятая никем ниша в калейдоскопичном мире предпринимательства. Другие нувориши открещивались от подобных махинаций, предпочитая торговать кроссовками, унитазами и компьютерами. А он не гнушался. Делал свое дело.
