Друг Андрей поначалу был пайщиком, но, перед самым стартом испугался изнуряющего марафона и нетрадиционного бизнеса, и сошел с дистанции. А у напарника, к его удивлению, все стало получаться, несмотря на экзотический метод наживы. И Андрей отдал свою долю «крыше», которая спустя некоторое время довела Егора до состояния резиновой продукции, которой он торговал. Катя уговаривала мужа продать дело, но вместо этого Егор нашел на складе веревку покрепче и вздернулся прямо у себя в офисе. На следующий день у Кати случился выкидыш.
После похорон Егора Андрей начал заявлять о себе. Сначала в монотонном режиме. В Катин адрес поступали упреки о том, что это она довела своего мужа до самоубийства. Упреки перемешивались с требованием посетить Андрееву квартиру. Нытье продолжалось месяца два. Он звонил каждый день, и в этой стабильности проглядывалось что-то нездоровое. Затем тон разговора изменился, Катя стала получать в свой адрес эпитеты, которыми награждают публичных девок. К требованию приехать присовокуплялись угрозы о том, что в один прекрасный момент он сломает ей нос, выпорет ремнем, как последнюю суку, будет держать дома на поводке и кормить собственным калом. Катя пробовала не отвечать на звонки. Он звонил на работу, где ей приходилось молча выслушивать словесный понос, дабы начальство не проявляло интерес к происходящему в ее личной жизни. Она все чаще ездила на могилу мужа, пока как-то раз не обнаружила надпись на надгробном камне: «Шлюха, эта смерть на твоих плечах». Кладбищенское графити вывело ее из себя, она написала заявление в милицию, но там посчитали, что повода для разбирательств нет.
Катя начала потихоньку пить. Потом поняла, что этот метод отдохновения от действительности не спасает, и позвонила давнему знакомому, который промышлял торговлей лекарств от депрессии. Катя закупила в аптеке шприцев и приступила к процессу трансформации своего настроения. Каждая внутривенная инъекция приносила облегчение страданием, весь вопрос состоял в том, как прожить промежутки времени между уколами. Андрей не переставал звонить.
Может, в другой период жизни она бы смогла переломить хребет создавшейся ситуации. Но смерть мужа и смерть ребенка, довлеющие над ней, непрекращающаяся депрессия и погружение в мир опасных грез сделали свое дело. В один прекрасный момент она завязала волосы и нервы в пучок, оделась попроще и поехала к Андрею в Веселый поселок, готовая быть искалеченной, изнасилованной и утопленной в реке Оккервиль. Действовала она с автоматизмом лунатика, мало понимая суть происходящего. Впереди вырастала ночь, несущаяся со скоростью «Формулы-1». Стоя на остановке, она ждала икарусную гармошку сто восемнадцатого автобуса, пока мимо не прошла последняя буква русского алфавита с лимоном в руках.
Мы встретились через полтора года в трамвае. От сомнамбулизма не осталось и следа. До Андрея она так и не доехала. Та ночь, что она провела у меня, стала клином, который вышиб другой клин. Спустя два дня после нашего с ней непродолжительного общения, Катя познакомилась в баре с молодым и горячим работником силовых структур. Тот съездил к Андрею и сделал с ним примерно то же, что Андрей обещал сделать с Катей. С инъекциями она завязала.
Часть третья
Вверх против течения
Взаимоотношения с армией начались как у всех. В чреве почтового ящика с выломанной дверцей покоился лист бумаги весом с бетонную плиту – повестка. Ловцы солдатского жемчуга вскрывают раковины квартир таким вот цивилизованным способом. Мне нанесли превентивный удар, стандартный для любого шестнадцатилетнего гражданина РФ.
Утренник обещался быть омедициненным и унылым. Пришлось отправиться в военкомат, прикрыть пол-лица офтальмологическим картонным кружком, идентифицируя черные букашки, изображенные на тест-плакате. Букашки замаскировались под шрифт. Прислушаться к шепоту ухо-горло-носового доктора, повторять за ним цифры второго и третьего десятка. Подставить чашки колен под молоточек у невропатолога. Дать полюбоваться подростковой писей у хирурга. Получить на финише у терапевта вердикт «годен», тяжкий, как известие о наличествующем в организме сифилисе. Приписаться.
После окончания трех положенных курсов в Российском художественном лицее мне светил дополнительный четвертый, после которого я становился мастером инкрустации и резьбы по дереву, и мог поступить в «Лесопилку» без экзаменов. Возникли планы поехать в страну сосисок и бюргеров и там производить изделия под маркой Hand Made. Обратите внимание на днища фарфоровых чашечек в магазинах. HM – две маленькие печатные мандавошки, увеличивающие цену изделия в десятки раз. Мастер говорил о румынских капентерах, поставляющих на европейский рынок конкурентоспособную мебель. Приводил примеры бывших советских граждан, его сподвижников в деле потребления водки, ныне оприходованных западным капитализмом, которые владели частными мастерскими в Праге и Берлине.
Наша столярная группа готовилась произвести на свет незаурядные курсовые работы: резные трюмо, инкрустированные шкафы с гнутыми дверцами, шкатулки в виде слонов и бегемотов, в животе которых девочки могли хранить колечки, сережки и прочую бабью тряхомудию. Мы ездили по музеям, протаптывали тропинки на зеркальном паркете исключительно ради старинной мебели. Срисовывали понравившиеся модели, штудировали каталоги, бодали сверстниц Гагарина, ставших музейными смотрительницами, профессиональными вопросами, на которые они не могли ответить.
Мастер с апломбом телеведущего ОРТ объяснял, что со времен Екатерины II в мебельном производстве мало что изменилось (если не брать в расчет убогие кубики современных «стенок» – плоды конвейера). Некоторые секреты столяров прошлого либо утеряны, либо никого не интересуют. Все клеи производились из натуральных компонентов из-за чего мебель, ставшая антиквариатом, по-кремлевски нерушима, в отличие от табуреток и стульев, слепленных на советских заводах.
– Ты знаешь, как собрать остов кровати, чтоб она не скрипела каждый раз, когда трахаешься? – спрашивал мастер, и тут же продолжал. – А они знали. Попробуй-ка царскому вельможе сделать лежбище, которое стонет каждый раз, когда на него ложишься – тут же голову оттяпают.
Он принес в мастерскую четыре доски, зашипованные хитрым образом, и при помощи молотка (никаких гвоздей и шурупов) собрал каркас для будущего матраса. Мы скакали по нему всей группой – доски молчали, будто и не сосна это была, будто не поскрипывала она, стоя в лесу, колыхаемая ветром.
