Впрочем, их подолгу оставляли вдвоем, и, чтобы уйма времени, которое им «положено» было проводить вместе, не пропадала зря, Владимир Онуфриевич стал заниматься вместе с невестою. За короткий срок с его помощью она освоила по трем иностранным руководствам физиологию кровообращения и дыхания. Что касается других наук, то, как писал он брату, «разные химические факты уже известны ей, а физику она знает, конечно, в сто раз лучше моего».
Софья Васильевна взяла на себя часть издательской работы «жениха» и выполняла ее так, что Владимир Онуфриевич пришел в восхищение. И о чем бы ни заговорил он с «невестой», она обнаруживала поразительную сообразительность и осведомленность. «Я со всей своей опытностью в жизни, с начитанностью и натертостью не могу и в половину так быстро схватывать и разбирать разные политические и экономические вопросы, как она — и будь уверен, что это не увлечение, а холодный разбор, — писал он брату. — Я думаю, что эта встреча сделает из меня порядочного человека, что я брошу издательство и стану заниматься, хотя не могу скрыть от себя, что это натура в тысячу раз умнее и талантливее меня. Об прилежании я уже не говорю, она, как говорят, сидит в деревне по 12 часов, не разгибая спины, и, насколько я видел здесь, способна работать так, как я и понятия не имею. Вообще это маленький феномен, и за что он мне попался, я не могу сообразить».
Между тем старый генерал, разработав план отступления на заранее подготовленные палибинские позиции, не думал капитулировать. «Жених» видел, что, «будучи вежлив наружно», он «зол в душе до бешенства, и это все усиливается с каждым днем». Разумеется, Софа и Владимир старательно не замечали этого и держались так, «будто никаких сомнений относительно брака и существовать не может». Однако Василий Васильевич уехал в деревню (семья осталась еще на месяц), так и не назначив дня свадьбы.
Кульминационная сцена произошла накануне отъезда девушек и их матери, когда «невеста» решилась «крупно компрометироваться» и убежала к своему «жениху». Примчавшейся наутро до смерти перепуганной Елизавете Федоровне она заявила, что никуда от суженого не поедет. Последовали уговоры, упреки, рыдания, словом, все разыгралось, как по нотам. Софа дала себя увезти, но прежде заручилась обещанием, что венчание состоится осенью.
Скандал, однако, получился не таким громким, чтобы вынудить генерала сложить оружие, и в деревне, куда «жених» не замедлил явиться, все началось сначала. «Я лично, конечно, доволен, что вижусь с нею, — писал Владимир Онуфриевич брату 28 июня 1868 года, — но дела наши идут совсем не блестящим образом, и я никак не могу добиться срока свадьбы. Мне бы и ей самой хотелось покончить все к сентябрю месяцу».
Впрочем, Владимир Онуфриевич никогда, кажется, не был так доволен и счастлив.
Сестры вставали в шесть утра, и он поднимался вместе с ними. Все трое отправлялись на речку купаться, потом пили чай и с восьми часов садились заниматься: Анюта писала в своей «башне» очередную повесть или комедию13, а Софа час или два учила «жениха» математике, после чего шли уроки физиологии и физики. Занятия длились без перерыва до двух часов. «Затем обедаем, бездельничаем, гуляем, купаемся и я езжу верхом», — сообщал Владимир Онуфриевич брату.
Чтобы окончательно сломить генеральское упорство, «жених» выставил последний довод. Заграничная командировка его брата заканчивалась. В сентябре Александр Онуфриевич приступал к чтению лекций в Казанском университете в качестве экстраординарного профессора. Поэтому свадьба должна состояться в конце августа или начале сентября — иначе брат, единственный близкий «жениху» человек, не сможет на ней присутствовать.
По всем представлениям «доброго старого времени» аргумент был весомым, и, видя, что расстроить свадьбу все равно не удастся, генерал назначил ее на 11 сентября.
6
Добившись своего, Владимир Онуфриевич поспешил уехать из Палибина, ибо в Петербурге у него скопилось множество дел.
Во-первых, он изрядно запустил издательство. Во-вторых, нужно было подыскать квартиру, так как стало ясно, что сразу после свадьбы уехать за границу им не удастся. А главное... Главное состояло в том, что чем ближе становился день свадьбы, тем больше беспокоила Софу судьба Анюты. «Обскакав» старшую сестру, она испытывала теперь перед ней некоторую виноватость. Отпустят ли ее в Петербург, было неясно: гораздо надежнее представлялось подыскать и ей подходящего «жениха». И потом, Софе очень важно было устроить судьбу еще двух девушек — своей кузины Жанны Евреиновой и Жанниной кузины Юлии Лермонтовой.
Будучи всего на год младше Анюты, Жанна давно и прочно сдружилась с нею. Она пыталась самостоятельно заниматься древними и новыми языками, историей, социологией, правом, политической экономией, но отец ее, комендант Петергофского дворца, велел дочери присутствовать чуть ли не на всех придворных балах и обедах, участвовать в торжествах и празднествах двора. Жанна жаловалась на скуку этих увеселений и на то, что они почти не оставляют времени для занятий. Ей как воздух нужна была свобода, которую мог принести только фиктивный брак.
Жанна, как и Анюта, привыкла свысока смотреть на «воробышка», и теперь, став официально невестой, Софа преисполнилась гордости от сознания, что может оказаться освободительницей старших сестер. Она ощущала себя чуть ли не центром всего женского движения и в мечтах своих «развивала» и «избавляла» многих девушек.
С Юлией Лермонтовой Софа даже не была знакома и знала о ней от Жанны.
Отец Юлии, троюродный брат поэта, генерал, начальник кадетского корпуса, был фигурой влиятельной в московском высшем обществе. А дочь его избегала общества, предпочитала уединение, много занималась естественными науками, особенно химией. Как же было Софе не попытаться устроить и ее судьбу!..
Словом, едва Владимир Онуфриевич вернулся в столицу, как «невеста» стала бомбардировать его письмами:
«Главный интерес теперь для нас, разумеется, в хороших людях или, как вы их называете, консервах», — повторяла она почти в каждом письме.
В августе Анюта с матерью отправилась в Петербург — шить невесте подвенечные наряды; Софе очень хотелось, чтобы к этому времени хоть один «консерв» был подыскан и Анюта могла бы с ним познакомиться.
В ответ Ковалевский сообщил о «двух докторах», чем несказанно обрадовал ее. Но оба кандидата почему-то отпали.
Сестры рассчитывали на Сеченова.
Зимой Иван Михайлович находился за границей, но теперь вернулся в Петербург. Состоя с Марией Александровной в гражданском браке, он формально оставался холостяком.
