— Вы не рассказываете главного — о своей шпионской работе на территории США.
— Повторяю, мне нечего по этому поводу сказать.
— А доказательства, куда вы от них денетесь?
— Но позвольте, какие конкретно?
— К примеру, хотя бы фиктивные паспорта. Их вам могла дать только советская разведка, ибо так искусно подделать жулики просто не в состоянии.
— Господин следователь, в районе Лоуэр Ист Сайд в Нью-Йорке, где я их приобрел, как вы знаете, проживает много бедноты — евреи, итальянцы, негры и лица других национальностей, которые в целях добывания средств к существованию способны на все. И среди них есть, безусловно, талантливые люди, которые могут сделать любую вещь. Там можно купить что угодно.
— В США вы прибыли тоже по фиктивному паспорту?
— Да, я уже говорил об этом.
— Значит, вы умышленно скрывали свое имя? Разве это не доказательство ваших преступных намерений?
— Но какое это имеет отношение к обвинению меня в шпионаже? Я мог скрывать свое имя по совершенно другим обстоятельствам.
— По каким именно?
— Хотя бы из-за женщины.
— Ну, знаете, на Дон-Жуана вы не похожи. Перестаньте валять дурака.
— Я сказал это к примеру, а если серьезно, то это моя личная тайна, которую я имею полное право никому не открывать. Подобных случаев сколько угодно, о них пишут даже в газетах, и вы это прекрасно знаете.
— У вас отобрано большое количество криминальных материалов: программа радиосвязи, шифровальные блокноты, записки, письма, адреса, радиоприемники и прочее, всего не перечесть. Что вы скажете по этому поводу?
— Мне неизвестны эти материалы. Никакого акта об их обнаружении при моем аресте я не подписывал. А что касается радиоприемников, то они есть почти в каждой квартире и свободно продаются во всех магазинах.
— Указанные материалы были заделаны в контейнеры и находились в вашем портфеле в отеле «Латам». Кто же их туда мог упрятать, если не хозяин?
— Я совершенно не представляю, о каких контейнерах идет речь.
— Я напомню: карандаш, кусок дерева, металлический болтик.
— Повторяю, этих вещей я не видел, и мне их не предъявили во время обыска.
— Вы берете под сомнение действия представителей власти, не доверяете им?
— У меня нет оснований, господин следователь, не доверять вам. Но поймите, в отеле жил не один я, там кто-то находился и до меня. Может быть, эти вещи принадлежат ему.
— А портфель?
— Портфель мой.
— Тогда как же, концы-то не сходятся.
— Ничего другого добавить не могу. Этих вещей я не видел и отношения к ним не имею.
— Что ж, так и запишем. А что вы скажете относительно свидетелей, они ведь будут вас изобличать?
— Свидетели мне тоже неизвестны. Если они действительно существуют, прошу дать мне очную ставку с ними.
— Не торопитесь, непременно встретитесь с ними, когда этого потребуют обстоятельства. А теперь объясните, кто эти агенты.
При этом следователь предъявил фотографию, на которой были изображены молодые мужчина и женщина.
Улыбнувшись, Марк ответил:
— Господин следователь, какие же это агенты? Это мои соседи по Риверсайд Драйв, где я некоторое время жил. Я уже показывал об этом. Странно, что ваши коллеги не удосужились до сих пор проверить, кто эти люди, приняв молодых художников за моих агентов.
Оправившись от некоторого смущения, следователь предъявил Марку фотографии дорожных карт, изъятых при обыске в его ателье, на которых были карандашом подчеркнуты населенные пункты. При этом он спросил:
— Это тоже вам неизвестно? Где вы их взяли? Что обозначают эти пометки?
— Такие карты, господин следователь, свободно продаются в магазинах, а автодорожные даже выдаются бесплатно на всех бензоколонках страны в качестве рекламы. Пометки на них я делал, когда намечал маршруты туристических поездок, только в целях ознакомления. Это общепринятая практика.
Задав Марку еще несколько вопросов и убедившись в бесполезности получить от него признательные показания, следователь, подойдя к нему вплотную, сказал:
— Рудольф, вы не ответили на мое предложение о сотрудничестве. Подумайте хорошенько, ведь это только в ваших интересах.
— Видите ли, господин следователь, в качестве непременного условия при этом вы требуете от меня невозможного, а именно признания в принадлежности к советской разведке и проведении шпионской работы, то есть того, чего я не делал. Вы утверждаете, что разведка на меня рассердилась и поэтому Посольство СССР не признало меня советским гражданином. Я в этом вижу доказательство того, что действительно не имею отношения к разведке. В самом деле, если было бы наоборот, то, уверяю вас, разведка обязательно воспользовалась бы моим письмом и попыталась выяснить, где я и что со мной. Это же логично. Что касается ответа посольства, то за такой короткий срок оно, естественно, не смогло навести обо мне необходимые справки, тем более что за войну произошло колоссальное перемещение людей из одних районов в другие. Я и сам жертва такого перемещения. Потеряв свою семью и найдя клад, о котором я говорил, я и решил в поисках счастья приехать сюда. Здесь же, в посольстве, как советский гражданин я не регистрировался.
— Джон, хватит слушать его байки, — неожиданно вмешался другой следователь, — мне это просто надоело. Отправь его в камеру, а то я дам ему в зубы.
На этом допрос окончился. Марка в наручниках вывели из конторы лагеря.
Возвратившись в камеру, Марк поставил очередную черточку на стене около кровати как свидетельство еще одного прожитого дня в лагере. Таких пометок было сорок пять.
В последующие два дня, 5 и 6 августа, его не допрашивали, но настойчиво уговаривали согласиться на сотрудничество с ФБР, рисуя в радужных красках перспективу жизни в США. Кроме сотрудников ФБР к решению этой задачи привлекли работников службы иммиграции и натурализации, к которым Марк относился более лояльно. Однако эти разговоры ни к чему не привели. Марк по-прежнему был непреклонен в своем решении.
Утром 7 августа Марку принесли его одежду, велели одеться и в наручниках отвели в контору лагеря. Вскоре туда пришло несколько чиновников ФБР: знакомый следователь, игравший роль «благожелателя», начальник отделения ФБР города Браунсвиль и работники местного отделения ФБР города Макаллен.
На некоторое время Марка оставили наедине со следователем, остальные вышли в другое помещение. Очевидно, это было решено заранее. Состоялся следующий разговор. Подойдя к Марку, следователь сказал:
— Рудольф, я хотел бы еще раз вернуться к нашим прежним беседам. Не губите себя, будьте благоразумны, соглашайтесь на сотрудничество с нами. Если вы откажетесь, будет поздно, это наша последняя встреча, вас передадут в распоряжение судебных органов со всеми вытекающими отсюда последствиями. В вашем возрасте и с вашим здоровьем вы не перенесете тех испытаний, которые вас ожидают. Поверьте моему опыту. Я говорю с вами откровенно, и только лишь из уважения к вам. Вы одиноки, помощи ждать вам неоткуда, Москва далеко, да и вряд ли она вспомнит о вас, вы для нее сейчас — отрезанный ломоть.
