Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953).

Я специально выделил жирным шрифтом слова Сталина о партийности, поскольку в данном случае он фактически пересматривает известную ленинскую формулу о партийности литературы. Иными словами, он гораздо более тонко и реалистично оценивает роль литературы в общественной жизни, в том числе и в условиях советской власти. Подобного рода эволюция как раз говорит в пользу Сталина, в пользу того, что он не стоял, как фанатик, на точке зрения, высказанной ранее его учителем, в верности заветам которого Сталин многократно клялся.

И чтобы больше не возвращаться к теме Сталин и Булгаков, приведу ставший хрестоматийным эпизод из отношений между вождем и писателем.

Российский автор И. Золотусский в эссе «Булгаков и Сталин» писал:

«18 апреля 1930 года в квартире Булгакова раздаётся звонок. Звонят из секретариата Сталина. Трубку берёт сам вождь. И тут же прицельно бьёт по совести: „Вы хотите уехать?“ Затем извиняющеся-лицемерно спрашивает: „Что, мы вам очень надоели?“

Булгаков отвечает (и это его убеждение), что русский писатель должен жить в России.

Булгаков говорит, что он хотел бы работать в Художественном театре, но его не берут. „А вы подайте заявление туда, – отвечает Сталин. – Мне кажется, что они согласятся“.

И – финал диалога по телефону. Сталин: „Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами“. Булгаков: „Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с вами поговорить“. Сталин: „Да, нужно найти время и встретиться, обязательно“.

Диктатор забрасывает Булгакову мысль, что с ним, диктатором, можно вести цивилизованный диалог, что он, наконец, в состоянии понять творца.

Ложная мысль. Ложное внушение. Но Булгаков до конца своих дней будет искать встречи со Сталиным. Это станет наваждением его жизни.

Сталин, по существу, устраивает его на работу во МХАТ. Булгаков – ассистент режиссёра, его не печатают, но он пишет – в том числе роман о дьяволе. И при этом постоянно возвращается к разговору со Сталиным, в котором, как ему кажется, он не сказал того, что нужно было сказать. Но Сталин больше не звонит…»[962]

Эпизоды с Булгаковым приведены в качестве своего рода вещественного доказательства того, что Сталин даже тогда, когда писатель не стоял на партийных позициях, мог проявить здравомыслие и оказать ему необходимую помощь. Но все это скорее относится, так сказать, к ранней карьере вождя, выступавшего одновременно в трех ипостасях – читателя, критика и верховного цензора.

И третий вопрос: насколько сам Сталин был эрудирован и, как говорится, подкован в области литературы и искусства, чтобы брать на себя право выносить окончательные суждения? Миф о Сталине как семинаристе-недоучке, который и понятия о литературе и искусстве, музыке и театре, собственно, не имел, – это, мягко выражаясь, глубокое заблуждение. Как свидетельствует один из наиболее компетентных (хотя и антисталински настроенных) биографов вождя Р. Медведев, тщательно изучивший библиотеку вождя, личная библиотека Сталина включала больше 20 тысяч книг, брошюр и альбомов. В библиотеке имелись энциклопедии и справочники всех видов, а также несколько тысяч книг художественной литературы, как собрания сочинений, так и отдельные издания. Сталин получал и просматривал все главные общественно-литературные журналы своего времени.

На книгах из библиотек Сталин не делал пометок и записей, а выписки из них для Сталина делались, по-видимому, в его секретариате. Во всяком случае, в бумагах Сталина до сих пор не было обнаружено таких же подробных конспектов прочитанных книг… Надписи и пометки Сталина из коллекции, которая находится и сегодня в бывшей библиотеке НМЛ, можно увидеть на страницах 391 книги. Считают, что книг с пометками Сталина было гораздо больше, но многие десятки таких книг «исчезли». На книгах, которые хранились в личной библиотеке Сталина, он при чтении делал множество подчеркиваний и закладок[963].

Библиотека Сталина – это, конечно, аргумент в пользу того, что он был человеком начитанным, постоянно интересующимся литературой и искусством. Причем, эта была библиотека не для показухи и не для престижа, а для дела. Из многочисленных высказываний Сталина можно сделать совершенно неоспоримый вывод, что он постоянно следил за литературой и был достаточно образованным человеком своего времени. За ним, правда, тянулась гнилая слава недоучившегося семинариста. Но знакомство с его произведениями и высказываниями по самым различным вопросам начисто дезавуируют этот тезис. По интеллектуальному уровню и начитанности он мог дать много очков вперед тем, кто кичился своим образованием, в том числе и полученным за границей. Приведу слова К. Симонова: «Скажу в скобках, что по всем вопросам литературы, даже самым незначительным, Сталин проявлял совершенно потрясшую меня осведомленность»[964].

Мне кажется, что более или менее справедливую и достаточно взвешенную оценку того, как Сталин разбирался в вопросах культуры и искусства, дал в своей книге, специально посвященной данному аспекту деятельности Сталина, российский автор Е. Громов. Его логику рассуждений трудно не признать убедительной.

«Если Сталин был полным нулем в эстетических вопросах, то, выходит, нечего и серьезно разбираться в его художественных взглядах и вкусах, нет предмета для научного исследования, – метко замечает автор. – Отчасти поэтому у нас и нет основательных работ о сталинской культурной политике и отношении его к творческой интеллигенции. Думаю, что Сталин не являлся ни великим теоретиком искусства, ни эталоном высокого вкуса, но и примитивным его восприятие художественных ценностей назвать нельзя. Только не надо мерить генсека теми критериями, к которым мы обращаемся, когда судим о профессиональных литературоведах, искусствоведах, эстетиках. У Сталина была другая профессия – политика, хотя сам себя он считал больше, чем политиком, – авторитетом во всех видах человеческой деятельности. Объективно же говоря, он был профессиональным политиком, который в общем, для политика, неплохо разбирался в искусстве и нередко умело, эффективно использовал его в своих интересах. Сталин наложил неизгладимый отпечаток на всю советскую художественную культуру, и сей вывод надо признать, независимо от того, нравится нам это или не нравится. Здесь возникает диалектическая связка: чтобы понять сталинскую политику в сфере культуры, его художественные воззрения и вкусы, необходимо изучать эстетический опыт той эпохи; в то же время вне изучения самого Сталина данный опыт не может быть понят и рассмотрен в единстве всех составляющих его сторон»[965].