…Вскоре меня опять берут на пытку под прежним названием "пневмомиелография". На этот раз всего с третьей попытки врачам удается добыть долгожданный ликвор!!!
Значит – он есть! Значит – он был!! Значит – рака не было!!! Мои мозги разворачиваются на 180 градусов, я ликую и теряю бдительность, наступая на все грабли сразу. Впрочем, пассаж об обойденных вниманием граблях, я уже выказывал раньше.
Оказывается, каналы ликвора позвоночника и головы сообщаются! Эта подробность устройства человека приводит к тому, что перед закачкой воздуха меня помещают наклонно, головой вниз. А мне-то что: раз ликвор добыт, то я могу жить и так, тем более – опыт есть. У меня появляется вкус к плотским утехам, и, будучи уже в положении "штык в земле", я с аппетитом уплетаю принесенный обед. Непростительная глупость совершенного чревоугодия обнаружилась очень скоро.
Дело в том, что воздух, надутый вместо ликвора, никуда не девается, скопившись в районе поясницы и копчика. Пока воздух не растворится, надо почти неделю постоянно лежать вниз головой. Любая попытка приподнять голову жестоко каралась. Оторвавшийся пузырек воздуха медленно пробирался вдоль позвоночника, задевая веревочки нервов. Вот нестерпимая боль из живота перемещается вверх, перехватывает дыхание, сводит судорогой руки, останавливает сердце. В финале – прямо внутри головы взрывается граната, после чего надо минут десять отходить. Лозунг "Не суетись!" начинаешь понимать буквально. Но некоторые твои же свободолюбивые органы его знать не хотят.
Переполненный пузырь почему-то никому не хотел отдавать свое содержимое. Хлопоты по возобновлению извечной функции потребовали нескольких часов усилий, – как собственных, так и академической медицины. Хитроумные способы стимуляции, типа журчащего выливания воды из кувшина в тазик, на меня не действовали. Когда глаза уже начали покидать орбиту, пришлось прибегнуть к чисто сантехническим, менее интеллектуальным, приемам…
Увы, это были всего лишь цветочки. Уже другой, тоже переполненный, орган властно потребовал освобождения. В принципе, – высокая медицинская наука, в союзе с передовой практикой, уже изобрела и внедрила в производство надежную оснастку для этого живительного процесса – "утку". Подразумевалось, что субъект процесса лежит. Раз "лежит", то, "по умолчанию", – горизонтально. А если субъект пребывает в положении "штык в земле" и силы гравитации направлены в обратный зад?
… Волнительное решение указанных проблем неожиданно дает прозрение: чемодан космонавта, облаченного в неземной скафандр, набит отнюдь не секретными инструкциями!
Скафандра и чемодана в клинике не было, что добавило мне седых волос и опыта. "Асимметричный ответ", который я успешно использовал в будущем, был прост, как репа, и надежен, как ложка: "если ничего не загружать, то и нечего будет выгружать". Горжусь, что дополнил закон великих Ломоносова и Лавуазье: "что от чего убудет, то к другому и прибудет".
Потихоньку я начинаю переходить в горизонтальное положение, взорвав в голове всего пяток гранат. За всеми этими хлопотами встает вопрос: а что дальше? Состояние продолжает ухудшаться…
А что за таблетки я добросовестно глотаю? Начинаю выяснять, оказывается – гормоны. Из разговоров с болезными коллегами уже давно ясно, что это обоюдоострое оружие. Прекращение приема этих лекарств весьма чревато: собственные гормоны организм уже перестал производить, понадеявшись на импортные. Как в экономике: импорт душит свое производство.
Сообщаю Дине, что принял решение: прекратить мое лечение ее таблетками. Дина разочарована, но понимает, что дальнейшее лечение может плохо кончиться не только для меня, но и для ее диссертации. Она уговаривает меня: по крайней мере – плавно закончить прием. Находим компромисс: не очень плавно, но быстро.
Две недели я просто лежу: никаких лекарств, никаких процедур. Медленно отхожу после лечения. Правда, появляется необычная процедура: меня тщательно измеряют. Фабрика протезов шьет специальный полужесткий корсет. Он должен поддержать меня морально и физически.
Скоро исполнится 4 месяца моих виражей по медицинским учреждениям и блистательного отсутствия на службе. Меня по закону надо пропустить через ВВК (Военно-врачебную комиссию), которая меня должна "комиссовать". Это значит – определить статью, вследствие которой я не могу служить, и уволить в запас – надцатой категории, либо – вчистую с "белым" билетом. Никакие пенсионы за 15 лет службы мне не светят, эти годы просто добавятся в мой прежний гражданский трудовой стаж, который я буду наращивать теперь без погон и здоровья. Dura lex, sed dura. Закон суров, но это закон. Начнем с начала, начнем с нуля. Ну, не так, чтобы с полного нуля: есть семья, есть жилье, кое-что стал понимать в железяках – это плюс. В минусе маленький пустячок – здоровье. Интересно, сколько его у меня осталось, хватит ли, чтобы семья могла жить хотя бы сносно? РеГбус, кроКсворд… Уже назначен день ВВК.
Приходит Леня Лившиц и сообщает мне новости, после которых мои размышления меняют ориентацию (чуть не написал "сексуальную": сейчас слово "ориентация" употребляется только в такой связке). Командир части Е. Е. Булкин обратился в Комиссию (ВВК) с просьбой не увольнять меня с военной службы, заявив, что я нужен части в любом состоянии. Леня устно добавляет мне существенные детали. От меня требуется одно: явиться на комиссию "своим ходом", не разводить сопли, а твердо заявить, что здоровье у меня хорошее.
Явиться "своим ходом" – задача для меня непосильная. Уточняем: перед ликом высокой комиссии просто надо быть в вертикальном положении. Потренируемся: пошитый корсет туго шнуруется спереди и сзади. Тело он сжимает так, что уже непонятно, что и отчего болит. Упругие стальные полоски, вшитые по периметру корсета, впиваются в ребра и филейные места пониже. Барышням было легче: в их корсеты вшивали китовый ус. Покачиваясь, как новорожденный теленок, встаю на "свои двои". Осанка у меня теперь, конечно, царственная. А если прислонить к теплой стенке, то со мной можно вести очень даже интересную беседу…
… В назначенный день санитарная машина доставляет меня на ВВК. Под командой Лени Лившица водитель и прапорщик-медбрат Коля Баркалов почти поднимают меня на второй этаж, где и прислоняют к двери. Вскоре меня вызывают. Ребята открывают дверь, я делаю шаг вперед и опираюсь на дверную коробку. За столом сидит несколько человек, их погоны скрыты белыми халатами. Ко мне обращается самый главный, держа в руках мою историю болезни:
– Ну, как ваше здоровье? Как себя чувствуете?
– Хорошо! – на голубом глазу утверждаю я. Комиссия кивает одобрительно головами, слегка похихикивая.
