И вот на экране появляется колонна уцелевших после изнурительных боев солдат, некоторые прихрамывают, многие перевязаны бинтами. И снова, глядя на экран, вспомнились мне строки из романа: «Было что-то величественное и трогательное в медленном движении разбитого полка, в мерной поступи людей, измученных боями, жарой, бессонными ночами и долгими переходами, но готовых снова, в любую минуту, развернуться и снова принять бой».
Тяжко солдатам, устало бредут они по вымершей от зноя степи, безмолвной, безжизненной. Крупные кадры выделяют главных действующих лиц – Лопахина, которого блистательно сыграл Василий Шукшин, Стрельцова, Звягинцева, Некрасова, неторопливо развиваются события. На войне внешняя красота выглядит кощунственно – так написал Шолохов, и авторы фильма свято следовали этой шолоховской эстетике, работая над фильмом. Только в одном, пожалуй, изменили ей: уж больно неправдоподобно холеным остался Николай Стрельцов после многих боев. Да, в романе Николай Стрельцов – высокий, красивый «брюнет с усами», «похожий на английского министра Антона Идена», но ведь идет изнурительная война, а по нему этого совершенно не видно. Как не получился и эпизод с мальчиком, похожим на его сына. Прочтем у Шолохова этот потрясающий эпизод: «Около ветряной мельницы босой белоголовый мальчик лет семи пас гусей. Он подбежал поближе к дороге, остановился, чуть шевеля румяными губами, восхищенно рассматривая проходящих мимо красноармейцев. Николай пристально посмотрел на него и в изумлении широко раскрыл глаза: до чего же похож! Такие же, как у старшего сынишки, широко поставленные голубые глаза, такие же льняные волосы… Мальчик, пропустив колонну, все еще стоял у дороги, смотрел красноармейцам вслед и робко прощально помахивал поднятой над головой загорелой ручонкой. И снова, так же, как и утром, неожиданно и больно сжалось у Николая сердце, а к горлу подкатил трепещущий, горячий клубок…»
Кинематографисты сумели передать главное в человеке, изображенном Шолоховым: художнический взгляд писателя всегда устремлен к самому лучшему, что есть в душе русского человека, – его национальной чести, гордости, бесстрашию, самоотверженности, удали, доброте и сердечности. Смотришь фильм и все время чувствуешь моральное превосходство русского солдата, его непревзойденную силу духа, неистребимое чувство человеческого достоинства, ответственности за свои поступки, никогда не покидающее его чувство юмора. Во всем, в самой, казалось бы, незначительной детали, раскрывается недюжинный характер, несгибаемая воля, бесстрашие, мужество. И все-таки ничто человеческое не чуждо солдату. Стрельцов, Лопахин, Звягинцев, Копытовский, старшина Поприщенко, – какие бы героические дела и поступки они ни совершали, – всегда они предстают живыми людьми, полными чувств и страстей. Смело показывает Шолохов те сложные внешние и внутренние противоречия, через которые проходят его герои. Шолохов не боится сложности, его не пугает многогранность человеческого характера.
Бондарчук постарался воплотить эту сложность и противоречивость человеческой жизни на войне. Его Иван Звягинцев сразу привлекает зрителя своей простотой, непосредственностью, добродушием, полной отдачей себя тому, что делает он в данную минуту, отзывчивостью к горю и страданиям ближнего, неподдельным чувством юмора, с которым он рассказывает взгрустнувшему Стрельцову о неурядицах своей семейной жизни. Прекрасна сцена, когда он во время короткого перерыва с удовольствием возится около мотора трактора. Или вот эта сцена, когда Иван Звягинцев за долгие месяцы войны впервые увидел на краю поля уцелевший от пожара колос, обезображенный огнем, насквозь пропитавшийся острым запахом дыма. И в том, как он бережно разминает колос в ладонях, вышелушивает зерно и провеивает его, и в том, как он ссыпает его в рот, стараясь не уронить ни одного зернышка, и в том, что он при этом несколько раз вздыхает, сказывается его крестьянская душа, затосковавшая по земле при виде горящего спелого хлеба. Смотришь на Ивана Звягинцева и испытываешь вместе с ним острую боль при думе о том, как много понапрасну погибает руками народа взращенного добра. Смертельно уставший Иван Звягинцев, долгое время отгонявший дрему мыслями вслух и пикировкой с Лопахиным, все-таки засыпает на ходу. И столько в нем, этом сильном и мужественном солдате, беспомощности, что Лопахин, стараясь скрыть непривычную для себя нежность, делится с ним последней щепоткой табака. А вот Иван Звягинцев после ожесточенных атак врага наслаждается наступившей тишиной, прислушивается к негромким звукам собственного голоса, застрекотавшего кузнечика, с диковинным вниманием рассматривает внезапно появившегося над окопом оранжевого шмеля, качавшуюся ромашку. Сколько во всем этом простоты, естественности, неподдельности…
Шесть часов беспрерывного боя, жесточайший шквал огня, бессонные ночи и предельная усталость сделали свое дело, и Звягинцев вдруг растерялся и в отчаянии упал грудью на переднюю стенку окопа, начал молиться, через какое-то время он овладел собой, из его окопа послышались громкие ругательства, потом им овладело какое-то безразличие ко всему на свете. Храбрый и мужественный человек все время борется со своей слабостью, рожденной невероятной усталостью. Он осунулся, постарел за эти полчаса, но как только началась атака, он весь подобрался, от растерянности не осталось и следа. Как о постороннем, он думает о том человеке, который совсем недавно от ужаса и страха молился. Звягинцев победил в себе страх, и в этом бою он вел себя как герой. Мужество и героизм в этом эпизоде словно окружены причудливым сочетанием слабостей человеческих, но все же Звягинцев одерживает победу над собственной слабостью. Эта борьба и эта победа над самим собой делает его не картинно-плакатным героем, а живым человеком, в существование которого просто невозможно не поверить. А в искусстве писателя-романиста – это главное.
Советуя актеру, игравшему роль Давыдова, как можно проще вести себя в сцене «бабьего бунта», В.И. Немирович-Данченко говорил ему: «Прелесть этого отрывка романа в том, что во всем этом есть изумительная простота русской славной души…» Плохо, говорил он, если актер не схватывает особенностей национального характера– «того, что есть в гении нашего народа: соединение громадного героизма с невероятной простотой и юмором, не оставляющим русского человека чуть ли не за три секунды до смерти. Слияние этого есть гений нации». Вот это соединение юмора и героизма, неповторимое качество шолоховского таланта, особенно ярко выявилось в эпизоде, где Ивану Звягинцеву делают операцию. Потрясающе точно сыграл Бондарчук эту сцену, и характер Звягинцева действительно предстал как русский национальный характер, в котором соединились органически «громадный героизм с невероятной простотой и юмором». Уже этот характер дал бы фильму долгую жизнь, но в картине есть еще такие изумительные художественные удачи, как Лопахин Василия Шукшина, старшина Поприщенко Ивана Лапикова. Вот три героя, показавшие истинного солдата на войне.
