Ермолов прислал адъютанта, просил подкрепления.
«Все они думают одно: как бы завязать генеральное сражение, а следует только не пустить козла в огород! Не пустить Наполеона в Калугу!»
Михаил Илларионович подозвал Коновницына – он не интриган, он простой солдат, увидит, что там надо.
– Петр Петрович, голубчик! Ты знаешь, как я тебя берегу! – сказал ему фельдмаршал. – Я всегда удерживал твою храбрость, просил: не кидайся в огонь, а сегодня прошу: очисти город!
Коновницын взял бывшую свою третью пехотную дивизию и повел туда, где клокотали гранаты, визжали ядра, рушились горевшие дома.
Томительно тянулись минуты. Малоярославец горел. Ветер приносил вместе с выстрелами терпкий запах пожарищ.
Коновницын оттеснил французов к реке Лужа, но французы зацепились за торговые ряды Соборной площади, за Черноострожский монастырь, стоявший на противоположном конце города, на обрыве.
Коновницын просил помощи. Кутузов отправил своего второго любимца – Раевского.
Малоярославец в четвертый раз оказался у русских. Собственно говоря, города уже не было: были догорающие дома и груды тел на тесных улицах и огородах.
Опять барабанный бой, крики, лязг штыков, ожесточенная рукопашная схватка, и опять русские отброшены к южной, Калужской заставе.
Но и французы не могут никак пробиться дальше, за Малоярославец. Враги дерутся с одинаковым ожесточением.
Кутузов поднял армию и подошел на версту к городу – он твердо преграждал путь Наполеону.
Пока полки занимали позицию, фельдмаршал без свиты, незаметно подъехал к самому Малоярославцу. Не только ядра, но и пули носились роем вокруг него. Одна граната упала в двух шагах от Кутузова. Спокойный конь фельдмаршала испуганно шарахнулся в сторону, но Михаил Илларионович усидел и продолжал осматривать позицию, а потом так же невозмутимо вернулся назад к гвардии, где осталась его коляска. Позиция русских была выгоднее: южная часть города располагалась на возвышенности, и ее трудно было атаковать.
Раевский поддержал Дохтурова, но полки Дохтурова сильно поредели и утомились, пробыв целый день в непрерывном бою. Хочешь не хочешь, а надо их сменить.
Михаил Илларионович послал на смену Дохтурову второй корпус Бороздина.
В это время по дороге из Ильинки показались полки Милорадовича. Никто не ожидал, что он так быстро проделает пятьдесят верст. Армия встретила Милорадовича дружным «ура».
К Кутузову подскакал красный, потный, но все же щеголеватый (хотя уже без цветных шарфов на шее) сияющий, как именинник, Михаил Андреевич.
– Мой крылатый гений! Ты прилетел к нам, как архангел Михаил! – сказал фельдмаршал Милорадовичу, раскрывая ему свои объятия.
Теперь вся русская армия была в сборе.
Из Малоярославца выходили сильно поредевшие, черные, усталые солдаты шестой пехотной дивизии. Откуда-то из сожженных вишневых садов городка пришел и сам Дохтуров со своим штабом. Он был по-всегдашнему спокоен, и только глаза глядели устало.
– Мы не пропустили врага, ваше сиятельство, – сказал он, подходя к Кутузову.
– Благодарю тебя, мой дорогой! Ты сегодня утешил меня, старика! – ответил Михаил Илларионович, обнимая Дохтурова. – Пойди отдохни, дружок!.. Нет, провести нас я Наполеону не позволю! – добавил фельдмаршал, поправляя свою белую бескозырку. – Пусть идет назад, как пришел – по старой дороге!
Вечерело. Бой длился уже больше полусуток. Маленький уездный городок восемь раз переходил из рук в руки.
На землю легла теплая ночь. Бой затихал. Выплыла луна.
Михаил Илларионович ходил возле палатки и думал. Генералитет и свита стояли у костра, переговаривались вполголоса, ждали, что предпримет фельдмаршал.
Намерения Наполеона было нетрудно угадать: завтра он будет стараться пробиться к Калуге. Завтра он усилит атаки. Сегодня действовали только итальянцы вице-короля и Даву, а завтра Наполеон бросит все. Ему во что бы то ни стало надо пробиться к Калуге, где сосредоточены все продовольственные и боевые запасы русских.
«А какова же наша позиция? – обдумывал Кутузов. – На ней негде развернуться кавалерии, а кавалерия у нас сильнее обезноженной французской конницы. В тылу русского расположения, в версте, перед селом Нямцевом, лежит овраг. Овраг труден для перехода: его склоны, как назло, чрезвычайно круты. А дальше тянется узкая и длинная плотина. Конечно, нужно подготовить за ночь более удобную позицию».
Михаил Илларионович подошел к костру и сказал Толю:
– Карлуша, пиши диспозицию: армия отходит за село Нямцево. А ты, голубчик, – кивнул он квартирмейстерскому офицеру Кроссару, – поезжай и найди местечко поудобнее. Эта наша позиция и мала и узка!
В толпе генералов произошло движение, словно над их головами брызнула картечь.
Все заговорили, запротестовали.
Возражали на разных языках, хотя по одному и тому же поводу: Беннигсен – на немецком, Вильсон – на английском, Ермолов и Толь – на русском.
– Отступать? Зачем? Куда? Никогда!
– Ваше сиятельство, я напишу диспозицию к завтрему такую: идти вперед, прогнать неприятеля за Лужу и преследовать! – горячо сказал Толь.
Он уже был в волнении, ноздри его раздувались.
– Да, да, только фпериот! – затараторил рыжий Вильсон.
Англичанин смотрел на старого фельдмаршала с удивлением и презрением.
Кутузов спокойно слушал эти нелепые возражения и предложения.
– Господин фельдмаршал, желаю вам успеха для завершения дела, начатого под Эйлау! – бросил Беннигсен.
Кутузов понял тонкую насмешку самовлюбленного хвастуна Беннигсена: мол, при Эйлау я начал бить Наполеона, а тебе остается теперь только докончить.
Кутузов подошел к возбужденному Толю и сказал:
– Видишь, Карлуша, вон опытный генерал, – Михаил Илларионович кивнул на Беннигсена, – говорит, что завтра на меня нападет неприятель. А ты хочешь, чтоб я действовал как заносчивый гусар. Нет, нет, я должен хорошенько приготовиться к встрече! – Фельдмаршал положил руку на плечо Толя и без тени неудовольствия, но твердо приказал: – Поди, милый, и напиши то, что я говорю!
Больше всех суетился и беспокоился Вильсон. Он стал так красен, как его волосы и мундир. Он кричал, что переводить ночью через нямцевский овраг значительные силы опасно. Что на длинной и узкой плотине войска смешаются, собьются, что арьергард, во всяком случае, погибнет целиком. И он сочувственно смотрел на генерала Уварова, командовавшего арьергардом.
На секунду фельдмаршал закрыл глаза. Потом с вежливой, но холодной улыбкой веско, неторопливо сказал наглому бритту:
– Ваши соображения меня не убеждают. Я предпочитаю построить неприятелю, как вы называете, «золотой мост», чем получить от него удар в затылок. Сверх того, я снова повторяю то, что уже несколько раз говорил вам: я вовсе не убежден, что совершенное уничтожение Наполеона и его армии будет великим благодеянием для вселенной. Его наследство достанется не России или какой-нибудь иной из держав материка, но той, которая уже завладела морями. И тогда-то ее владычество будет невыносимо!
