Александр запускает лапу в черную шевелюру брата, что означает: да уймись же, аспид, уймись…
Трое братьев – Анатолий, Александр и Сергей – шоферы. Иван, как сказал отец о нем с гордостью, «механизатор широкого профиля», зимой – на ремонте, летом сядет на что прикажут: на комбайн, трактор, сенокосилку, автомобиль…
Каждый из братьев имеет свой дом, свое хозяйство в усадьбе колхоза. Но любое сколько-нибудь серьезное дело – женитьба, большая покупка, стройка в хозяйстве, а также праздники, радость или беда – собирает братьев под эту крышу, за этот стол. При обсуждении – полная демократия. И, когда все свое скажут, поворачиваются к отцу: а ты, батя? Его слово во всяких спорах, во всех сужденьях бывает последним.
Сергею Афанасьевичу пятьдесят восемь. Вырастал в этом доме. Зинаиду Федоровну знает с тех пор, как помнит себя. Она вырастала в домишке рядом. Детьми они вместе лепили из песка пирожки, запирали в спичечный коробок майских жуков. Юность пришлась на войну. Сергей Афанасьевич первый и последний свой бой принял тут, почти рядом – за Невелем. Был осколками поражен в грудь, в живот, в руки, плечи. Но выжил. «Один осколок и теперь рядом с сердцем. Когда еду на лошади – чувствую».
Поженились Зинаида Федоровна и Сергей Афанасьевич в 46-м. «Трудное время было на Псковщине, бедное. А по бедности, знаете, дети ведь сыплются, как горох».
Работал Сергей Афанасьевич трактористом и комбайнером, пас скотину, работал на ферме. Но раны частенько заставляли ложиться в больницу. «А выйдешь – опять за работу, куда же деваться. Их ведь надо было кормить, одевать, обувать, на ноги ставить. Ученых не получилось. А колхозники вышли, считаю, исправные». И Сергей Афанасьевич перечислил все, что входит в понятье исправные.
Отцовское слово слушали молча и со вниманием. Но когда я спросил: «Сергей Афанасьевич, в чем секреты этой крепкой семейной дружбы, этого братства, этой верности дому? Другие из деревни вон уезжают и в лучшем случае только вздыхают о ней. А тут все пятеро рядом. Где собака зарыта?» Когда я это сказал, Анатолий заерзал от веселого возбуждения:
– Ну, батя, давай! Ушинского, Сухомлинского, Спока, Макаренко знаешь?.. Не знаешь. Значит, есть в нашем доме и свое кое-что. Интересно, как ты изложишь?
Сергей Афанасьевич улыбнулся, похлопал Анатолия по спине, поглядел на ходики у окна:
– Чего не успели сегодня, сделаем завтра. Пора по домам.
На этом застолье-знакомство кончилось. По домам братьев развозил спокойный и добродушный Сашка. Ему, бедолаге, по причинности – «за рулем» – рюмочка из старинной посуды не перепала. «У нас с этим строго», – пояснил сам отец. Но Сашка и не роптал, прогревая потертый колхозный рыдванчик.
В автобус сели не сразу. Анатолий поманил меня пальцем к освещенному ярко окошку в крайней избе. В неприкрытое занавеской окно было видно: четыре старушки играют за столом в дурака.
– Вот это почти и все население в Грибно зимой. Сыновья и дочери в городе, а они тут. Скучно. Вот и сходятся вечерами. Я их зову «ансамбль пенсяры».
– Сашка, – сказал Анатолий, когда уже тронулись. – Не забыл? Мы обещали бабке Насте дров напилить.
– Нет, не забыл. В воскресенье напилим.
– В воскресенье баню будем рубить…
– Ну после бани…
За околицей с горки хорошо было видно: в деревне Грибно светились два огонька. Один в доме Садовниковых, другой там, где четыре старушки коротали осенний вечер.
Садовниковы – отец с сыновьями. «Таким было их детство. Прямо как воробьи. Одежонка – глядеть больно, но унынья, как видите, нет».
* * *
Каждое утро Сергей Афанасьевич выводит из стойла лошадь по кличке Нейтрон и запрягает в телегу на мягких резиновых шинах. Телегу для отца изготовили сыновья, чтобы меньше беспокоил сердце осколок. Служба в колхозе у Садовникова-старшего нехитра: объезжает окрестные деревеньки, собирая в личных хозяйствах лишнее молоко. Молоко отвозит на завод в Невель и после обеда возвращается в Грибно.
Я застал его в доме уже отдохнувшим.
– Как воспитывал сыновей… Да, пожалуй, и не расскажешь. Все получилось как-то само собой…
Мы разложили старые фотографии. И Сергей Афанасьевич выбрал одну, где четверо ребятишек счастливо прильнули к отцу. «Прямо как воробьи. Одежонка – глядеть было больно, но уныния, как видите, нет. В этом возрасте все они уже нам с матерью помогали».
Размышляя о воспитании сыновей, Сергей Афанасьевич вспомнил некрасовский стих о мальчишке с лошадкой, везущей хворосту воз. «Сколько было тому крестьянскому сыну? Шестой миновал. Вот, семи еще нет, а уже в руках вожжи. И не игрушечные! Серьезное дело у человека – «отец, слышишь, рубит, а я отвожу». Вот так и мои вырастали».
В картинке из жизни русского деревенского человека Сергей Афанасьевич видит основу всего деревенского воспитанья – посильный, осмысленный труд с возможно раннего возраста! Старший Иван в десять лет был уже у отца на прицепе. Отец – на тракторе, сын – на плуге. Отец заболел – сын сразу его заменил, а на прицепе уселся Генка. Пересел Иван на комбайн – Генке передал трактор. Так обучались механизации.
«Иногда жалко было будить – мальчишки еще. Подойду, поглажу ладонью по голове, морщатся – рано… А однажды, помню, сам занемог и проспал. Открываю глаза – у постели Иван: «Батя, нам пора в поле…» Век не забуду этой минуты. Все болячки мои как рукою сняло».
При таком воспитании, многие это знают, дети в деревенских домах очень рано и естественным образом постигают грамоту трудовой жизни. В десять лет ребятишки Садовниковых уже могли запрячь лошадь, водили ее в поводу бороздой, а в двенадцать каждый из них ходил уже за сохой. «Смешно было видеть: ручки сохи Генка держит на уровне головы, но шагает, ведет уверенно борозду. Свою картошку, бывало, опашет и за малую плату опашет соседям».
В тринадцать лет все пятеро сыновей умели косить, метать копны, держали уверенно грабли, вилы, топор, шило, рубанок. Умели постричь овец, починить обувь, корову могли подоить, варили обед.
Когда Ивану было пятнадцать, а Сергею два года, пятерым братьям выпал, пожалуй, самый трудный в жизни экзамен. Отца уложили в госпиталь, и в это же время тяжело заболела, надолго слегла в больницу и мать. Все нехитрое, однако и непростое хозяйство дома легло на плечи мальчишек. Иван подымался, как мать, с зарею. Доил корову, провожал ее в стадо, варил еду, кормил братьев и вместе с ними бежал потом в школу. Анатолий и Сашка мыли полы и нянчили младшего брата. Геннадий управлялся с курами и гусями, чистил корову и лошадь, кормил поросенка. И все по очереди навещали мать и отца. «Учеба, конечно, у всех в этот год маленько хромала, но по труду я мысленно всем им ставил пятерки. Их усердие, можно сказать, нас с матерью и подняло».
В деревенском труде есть особенности. Работать в горячее время надо не по часам, а по солнцу – от восхода и до заката. «В посевную, в сенокос, жатву не переводишь дыханье, полнормы спишь. Иначе нельзя. В такое время не то что день, час кормит год». Но есть в сельской жизни, у сельских работ радость, со всеми заботами сплетенная воедино. «Пашем, бывало, с Иваном. От пыли у малого носа не видно. Завернем к озеру – раздевайся! Полчаса полощем с ним телеса, на песке полежим, малины в укромном месте насобираем, раза два наблюдали, как лоси к воде подходили… Поговорите с ребятами, они это помнят лучше, чем я. Расскажут, как строили лодку, как логово волка нашли, как подобрали на пашне зайчат, как наблюдали за цаплей, ловившей у стога мышей. Мне, взрослому человеку, воспоминания эти сейчас вот, признаюсь, согрели душу. Для них же эти радости детства воедино соединились с трудом на земле, с представленьем о нашем крае, со всем самым главным, чем живы».
Вот и вся педагогика, все секреты воспитания пятерых сыновей. Из книжных мудростей в дело пошел один лишь образ – «мужичок с ноготок». Ничего другого Сергей Афанасьевич попросту и не знал. Но опыт собственной жизни, мудрость сельского человека, личный пример сделали свое дело. «Все, что надо, умеют. Работать любят. Дружны. Мать с отцом почитают. Местом, где живут, дорожат. Внуков нам нарожали. Чего же еще?»
– Отчего у других отцов-матерей не получается так?
Сергей Афанасьевич мнет в руках ремешок для телеги, на которой молоко возит.
– Да как вам сказать, причин-то разных немало. Вон видели двор? Немудрящий – куры, корова, лошадь, свинья, четыре овцы. Но как без двора? Нет скотины – нет и еды на столе. Но скотина требует глаза, и рук, и всяких забот. И навоз-то он пахнет навозом! Я считаю, человек деревенский этот запах должен любить. Сыновьям всегда говорил: «Что воняет в сарае – то пахнет на сковородке». И с детства они убедились: не пустые слова! А иные мать и отец рассуждают иначе. Мы в навозе копались – дети пусть людьми поживут.
Ну и, конечно, в доме таком дети спешат от навоза подальше.
