Леди Оксфорд, еще в Лондоне обратившая на Байрона благосклонный взгляд, находилась в Челтнеме и пригласила поэта в Айвуд, сельское поместье Оксфордов недалеко от Престона. Зрелая и спокойная красота этой дамы приятно поразила Байрона после импульсивной нервности Каролины, которая постоянно пыталась вызвать его симпатию или ревность рассказами о том, «сколько любовников принесли себя в жертву на алтарь этого образца постоянства». В Айвуде Байрон стал постоянным спутником леди Оксфорд – ситуация, которая весьма пришлась ему по душе. Позднее он говорил леди Блессингтон, что она «пробудила в моей груди прекрасные чувства, и даже теперь я вспоминаю красоту леди Оксфорд с большим восхищением».
Байрон обращался к леди Мельбурн, которая, с одной стороны, одобряла его увлечение, положившее конец связи с Каролиной, а с другой – опасалась, что перестанет быть его другом: «Неужели вы сомневаетесь во мне, находящимся под сенью «беседки Армиды»? Безусловно, я пленен, но ваши чары навсегда останутся со мной». И действительно, Байрон переживал прекрасные дни. Кроме очаровательной любовницы, он наслаждался обществом ее прелестных дочерей. Они находились именно в том возрасте, который всегда так волновал воображение Байрона. Его любимицей была одиннадцатилетняя леди Шарлотта Харли. Никто не смог бы с большей остротой осознавать всю прелесть невинной юности, чем разочарованный молодой лорд, слишком рано познавший горечь любовных услад. Его восхищение ребенком выразилось в идеализации образа матери. Седьмое издание «Чайльд Гарольда» он начал строчками к «юной пери Запада», изображенной под именем Ианты.
Но такая идиллия не могла длиться вечно. От Каролины пришло «нелепое, упрямое и угрожающее письмо». Она выражала свое презрение к Байрону, и, обиженный, он писал леди Мельбурн: «Даже если бы я не любил другую, то никогда не заговорил бы с ней вновь». В порыве откровения он продолжал: «Я не могу жить без предмета обожания и любви. Теперь я нашел его… Я слишком далеко зашел, чтобы отступать, и не жалею об этом».
Наконец разразилась буря. 9 ноября леди Оксфорд получила от Каролины письмо, «длинную тираду в германском духе», по словам Байрона, «очевидно, чтобы выяснить, каковы наши отношения». В письме было множество вопросов, на которые нет ответа, и Байрон убедил свою любовницу вовсе не отвечать. Он начал понимать, что оскорбленная Каролина пойдет на все, чтобы отомстить ему за измену. В тот же день он написал ей сдержанный и резкий ответ: «Леди Каролина, наши чувства не в нашей власти; мое сердце занято. Я люблю другую женщину. Мое мнение о вас изменилось, и если бы мне потребовались доказательства, то ваша ветреность, ваши капризы и низкие уловки, которыми вы в вашем легкомыслии воспользовались, полностью открыли мне глаза. Я больше не ваш возлюбленный…»
Вскоре после этого Каролина возвратилась в Англию и начала требовать встречи с Байроном, «чтобы оправдаться, не знаю за что». Но он уже пообещал леди Оксфорд не соглашаться на встречу и специально отложил свой отъезд в Лондон. В дружелюбной атмосфере Айвуда, «за чтением, смехом и игрой в жмурки с вашими детьми», Байрон был счастлив, что его брак с «Принцессой Параллелограммой» не состоялся. «Я поздравляю Аннабеллу и себя с нашим спасением. Из нашего союза получилась бы холодная закуска, а я предпочитаю горячие ужины».
Наконец 21 ноября Байрон с сожалением покинул Айвуд и по дороге в столицу остановился в Миддлтоне в доме Джерси. Ему нравилась леди Джерси, но между ними не было ничего похожего на то, что было в Айвуде, где «гравюра с изображением Ринальдо и Армиды была самым привлекательным украшением». Байрон писал Хобхаусу, что «между мной и леди Каролиной Лэм все кончено. Я по-прежнему далек от брака и полагаю, что, когда это все-таки случится, «беспристрастная судьба» сделает меня рогоносцем».
Однако Каролина не собиралась успокаиваться. Она не хотела мириться с тем, что произошло. Сначала она попросила Байрона вернуть ей все письма, но, когда он согласился, отказалась возвращать его. Затем она потребовала назад подарки, думая, что он отдал их леди Оксфорд, и желая смутить его. После этого она удалилась в сельское поместье в Брокете, где бешено разъезжала верхом по дорогам и слала своему бывшему возлюбленному нелепые угрозы: «Ты рассказывал мне о мести иностранок, а я покажу тебе, как отомстит англичанка». К счастью, месть оказалась символической. Каролина собрала детей и заставила их исполнить нечто вроде ритуала с чтением стихов, а сама в это время сжигала портреты Байрона и копии его писем (она так и не смогла расстаться с оригиналами).
30 ноября Байрон прибыл в «Баттс-отель» на Дувр-стрит и обнаружил, что его финансовые дела находятся в ужасающем состоянии. Клотон продолжал оттягивать обещанную выплату за Ньюстед, но в конце концов согласился выплатить 5000 фунтов, часть из которых пошла на уплату давнишнего долга Скроупу Дэвису. Байрона осаждал Ходжсон, обвиняя своего старого друга в забывчивости и умоляя его немедленно одолжить 500 фунтов. Уладив денежные дела с Мерреем, который переехал с Флит-стрит на Элбермарл-стрит, 50, недалеко от Пикадилли, где и сейчас его потомки продолжают его книгопечатное дело, Байрон за неделю до Рождества вновь направился в Айвуд.
Нелепые выходки Каролины утомили Байрона. «Я начинаю подумывать, что она действительно сумасшедшая, иначе было бы немыслимо сносить все ее выходки», – писал он леди Мельбурн. В Айвуде, по словам Байрона, «все было спокойно и безмятежно: никаких сцен, много музыки, веселье, и каждый день все больше отдалял меня от Каролины». А впереди было еще много приятного. «Мы поговариваем о поездке на Сицилию весной…» В случае неудачи Байрон решил вновь отправиться на Восток с Хобхаусом. Любовь к Востоку была подобна лихорадке, постоянно живущей у него в крови, которая могла вспыхнуть с новой силой при любом воспоминании.
Оглядываясь на год, принесший ему известность, Байрон не мог вспомнить ничего более счастливого, чем дни, проведенные в Айвуде. В последний день года он писал леди Мельбурн, восхваляя свою «Армиду»: «Не стану утомлять вас перечислением всех ее достоинств, скажу лишь, что я ни разу не зевнул за все два месяца, проведенные под ее крышей, – нечто поразительное в моей жизни».
Глава 11
Любовные интриги в обществе вигов
1813
В начале 1813 года жизнь в Айвуде стала еще приятней. В начале января лорд Оксфорд уехал в Лондон, и Байрон две недели провел с леди Оксфорд и ее красивыми детьми. 2 января он отправил через Хобхауса письмо к Хэнсону с просьбой выделить сотню гиней, чтобы заказать портрет своей возлюбленной, и втайне от всех переслать их Меррею. Два дня спустя он писал леди Мельбурн: «Мы живем без ссор и всяких неприятностей, у нас очень мало гостей и никаких жильцов, только книги, музыка и тому подобное». Позднее Байрон вспоминал, что в Айвуде леди Оксфорд сказала ему: «По-моему, весь месяц мы жили как боги Лукреция». И Байрон добавил: «Так и было».
Тем не менее мирное существование в Айвуде нередко нарушалось весьма беспокойным образом. Каролина Лэм была серьезно настроена заставить Байрона заплатить за пренебрежение к своей особе. Он перестал ей писать, однако это не остановило поток ее красноречия. Каролина сообщила, что на пуговицах своей пажеской ливреи выгравировала слова «Не верь Байрону». Кроме того, она подделала письмо Байрона, чтобы получить от Меррея портрет своего бывшего возлюбленного, который, в свою очередь, заказала леди Оксфорд.
Когда в конце января Байрон вернулся в Лондон, то снял комнаты на Беннет-стрит, 4, неподалеку от Сент-Джеймса, и продолжал наслаждаться благосклонностью леди Оксфорд. Он также вращался в обществе принцессы Уэльской и ее приближенных. Поначалу ему было немного скучно с принцессой, и он был уязвлен поведением леди Оксфорд, которая ввела его в этот круг. В райский уголок Айвуда уже проник змей. Позднее Байрон говорил Медвину: «Мне невыносимо расстаться с ней, даже теперь, когда я знаю, что она была неверна мне». В Лондоне леди Оксфорд обратила внимание на других блестящих молодых людей. Это вошло у нее в привычку. Но Байрон слишком долго наслаждался ее безраздельным вниманием, чтобы отнестись спокойно к новым увлечениям своей возлюбленной. А у леди Оксфорд могли быть свои причины для ревности и разочарования. Если верить поздним «заявлениям» леди Оксфорд, то ее друг признал, хотя надо заметить, что он часто преувеличивал свои прегрешения, чтобы напугать ее, будто однажды леди Оксфорд «застала его, когда он заигрывал с ее тринадцатилетней дочерью, и пришла в неописуемую ярость».
Принцесса вскоре заметила трещину в идиллических отношениях «Армиды и Ринальдо». Своей придворной даме она писала: «Бедняжка леди Оксфорд на этот раз влюблена сильнее, чем обычно. Как-то вечером она была у меня и плакала в приемной: так лорд Байрон был суров с ней».
