— Надо Юлика позвать, он видел.
И мы с Данияловым и Гусманом поднялись наверх. Там, в комнате милиции, сидели трое парней в наручниках.
— Говорят, что пришли сниматься, а талонов у них нет. И бригадиры массовки их не знают, — сказал командир СОБРа.
— Мы опоздали, не успели зарегистрироваться, — сказал небритый парень.
— Того здесь нет, — тихо сказал Гусман.
— Ладно, я знаю, кого надо спросить, — сказал я. Вышел на улицу, подошел к киоску возле метро.
Там ночью торговал сигаретами Лука, парнишка лет семнадцати, когда выходил покурить, беседовал с ним о жизни и искусстве. (Лука собирался поступать во ВГИК.)
— Лука, ты людей Широкого знаешь? — спросил я его.
— Все может быть. А что?
Я ему все объяснил. Он сказал:
— Если это пацаны Широкого, скажу: «никого не знаю», а если незнакомые, скажу: «первый раз вижу».
Когда пришли в комнату милиции, небритый парень поприветствовал Луку:
— Привет, бизнесмен, как жизнь?
— Георгий Николаевич, этих я не знаю, — сказал Лука.
— Извини, Лука, обознался, — улыбнулся небритый.
Задержанных отпустили. Мы перед ними извинились и поблагодарили.
— А дальше что? Есть гарантия, что не взорвут? — спросил я командира СОБРа.
— Мы проверили, все чисто, взрывчатки точно нет. Людей тоже всех проверили, бригадиры подтвердили, что чужих нет. Снимайте спокойно, а мы будем присматривать.
Между прочим. В тот день у меня был первый сердечный приступ. Но, к сожалению, не последний.
На следующую ночь во время съемки ко мне подошел круглолицый, румяный, улыбчивый, сильно пьяный человек лет сорока и спросил:
— Георгий, хочешь, гопака станцую?! — Он запел и заплясал. — Подходит? Сними меня.
— Домой иди.
— Успеется. Лезгинку смотри! Он начал танцевать лезгинку.
— Все, все, иди домой.
— Подожди, чечеточку посмотри, — он запел «Яблочко» и начал отбивать чечетку.
Я повернулся к старшему лейтенанту милиции.
— Почему пьяные на площадке?
— А откуда мне знать, что это не актер? — возразил лейтенант.
— Актер не актер, пьяных без всяких разговоров удаляйте с площадки!
— Сейчас сделаем.
Два милиционера подхватили танцора под мышки и потащили к эскалатору. Перед ними расступались дамы в декольте, мужчины во фраках, клоуны, священники, манекенщицы, цыгане, девочки-барабанщицы. А танцор громко пел: «Мама, мама, что я буду делать? Мама, мама, как я буду жить?..»
А потом задержали и меня. Было это так. Среди гостей любой презентации должны быть представители творческой интеллигенции. Этих представителей играли Юра Рост, Саша Адабашьян и я. И как всегда это бывает, первым из гостей в лоскуты надрался представитель интеллигенции. Этого представителя играл я. Пьяный интеллигент начал буянить, а другой интеллигент, которого играл Юра Рост, должен был его утаскивать. Пока ставили свет, мы пошли репетировать на лестницу в конце зала. Я что-то выкрикиваю, размахиваю руками, а Юра тащит меня вверх по лестнице. Тут же два милиционера подбежали к нам, оттеснили Юру, подхватили меня под руки и потащили.
— Ребята, это режиссер! Он здесь самый главный, — крикнул Юра.
— А нам это без разницы! Он пьяный, а у нас приказ! — и, не останавливаясь, потащили меня дальше.
Милиционеры меня тащат, а я думаю: «…вот и хорошо, сейчас покурю в обезьяннике…»
Но до обезьянника меня не донесли. Юра Рост позвал старшего лейтенанта, меня освободили, и я был вынужден вернуться на площадку.
Между прочим. Когда писали «презентацию» и позже, когда снимали, у нас было сомнение — не перебор ли это? Оказалось, нет. Во время монтажа Лена Тараскина (она была монтажером на этом фильме) утром сказала:
— Плохие новости, Георгий Николаевич, нас опередили.
Оказалось, когда она вчера вечером возвращалась домой с работы и проезжала станцию «Маяковская», там была тусовка, почти такая же, как у нас в материале, только выбирали не двухмиллионную пассажирку, а демонстрировали моды. Те же барабанщицы, те же клоуны. И поезда также, не открывая дверей, проезжали мимо.
Придумали: в стране произошел военный переворот и в город вошли танки. И директор магазина, где работает Настя, Яков Алексеевич, радуется:
— Наконец-то! Взялись за ум!
А когда закончили первый вариант сценария, 19 августа 1991 года случился путч и в город действительно вошли танки. Защищать Белый дом и Ельцина собрались десятки тысяч москвичей.
На следующий день я поехал к Белому дому. Центр был перекрыт. Не пускали. Решил окольными путями добраться хотя бы до «Мосфильма». На Комсомольском проспекте навстречу мне шли танки. Приехал на «Мосфильм». Кушнерев сообщил, что мосфильмовцы решили организовать питание защитников Белого дома (собрали два микрика с продуктами), и Досталь просил, как только я появлюсь, к нему зайти. Пришел. Досталь сказал:
— Звоню в Белый дом выяснить, куда и кому привезти продукты, а с незнакомыми людьми там не хотят разговаривать. Позвоните вы, вашу фамилию, они, наверное, слышали.
Я позвонил, представился, объяснил, зачем звоню.
— А откуда я знаю, что вы режиссер Данелия с «Мосфильма», а не провокатор из другого ведомства? — спросил защитник на том конце провода.
— Не знаю. Спросите что-нибудь про Данелия.
— Секундочку, — защитник повысил голос. — Товарищи! Тут человек говорит, что купил для нас продукты, утверждает, что он режиссер Данелия. Что спросить, чтобы убедиться, что это именно он?.. Что?.. Сейчас спрошу… (Мне.) Алло! Вы еще здесь? Вот тут говорят, на той неделе по ящику Данелия пел песню. Можете эту песню спеть?
— Попробую…
— Секундочку. Включаю громкую связь.
На том конце провода послышался гул голосов, ясно, что народа в помещении много.
— Внимание! — призвал присутствующих защитник. — Сейчас он споет. (Мне.) Давайте, пойте!..
Я спел в трубку:
И след, теряя, не находят,
Прощается и в ночь уходит.
Он все равно от вас уходит.
Пока он площадь переходит.
Поговорим и стол накроем,
Весь дом вверх дном перевернем
И праздник для него устроим.
— Ну как, определили? — спросил защитник, когда я умолк.
