Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография - Стейси Шифф

многоквартирных домов. Недавно Рим обогнал Александрию в пункте «численность населения»: в 46 году до н. э. она достигла миллиона человек. Во всех остальных отношениях он оставался провинциальной глушью. Там до сих пор бродячая собака могла к завтраку принести вам под стол кисть человеческой руки, или в вашу столовую вдруг мог войти вол [43]. Словно из Версаля вы неожиданно перенеслись в Филадельфию XVIII века. В Александрии все напоминало о славном прошлом. Славное же будущее Рима совершенно не просматривалось отсюда, из резиденции Клеопатры. Легко было спутать, где тут Старый Мир и где – Новый.

Есть множество доказательств того, что Клеопатра старалась ничем не обнаружить своего присутствия в Риме – ну, насколько могла, при ее-то обстоятельствах. «Ведь она прибыла в город с мужем и поселилась в доме Цезаря, так что на него тоже пала тень позора», – ворчит Дион. Все знали, что Цезарь жил в самом центре, рядом с Форумом, со своей женой Кальпурнией. Так или иначе, прямо или косвенно, но влияние Клеопатры и ее страны уже ощущалось здесь. Вернувшись в Рим, Цезарь начал реформы, на которые его подвигла поездка по Египту – очевидно, там он внимательно изучал не только традиции, но и инновации. Самое яркое тому подтверждение – работа над римским календарем, который к тому моменту обгонял реальное время года уже на три месяца. Раньше год у римлян состоял из 355 дней, к которым власти иногда добавляли дополнительный месяц – причем исходили исключительно из собственных интересов. Читаем у Плутарха: «Только одни жрецы знали, в какой момент надо произвести исправление, и неожиданно для всех включали вставной месяц, который они называли мерцедонием». В результате творилась полная неразбериха; Цицерон говорил, что как-то однажды вообще не мог понять, в каком году он живет. Цезарь же вводит египетский календарь из двенадцати месяцев по тридцать дней в каждом, с дополнительным пятидневным периодом в конце года, который позже будет признан «единственным умным календарем в истории человечества» [44]. Он также привез из Александрии двенадцатичасовое деление суток на день и ночь. В общем, время в Риме было понятием растяжимым и расплывчатым и становилось предметом постоянных дебатов [69]. Астрономы и математики Клеопатры помогли Цезарю в работе, и в итоге он провел мощную коррекцию в 46 году до н. э. – «последнем году хаотичного летоисчисления», который длился 445 дней, учитывая вставные недели между ноябрем и декабрем.

Египетский эпизод очень повлиял на Цезаря, в ближайшие полтора года оставалось только выяснить, до какой конкретно степени. Его реформы насквозь пропитаны восхищением страной Клеопатры. Он закладывает основы публичной библиотеки, чтобы сделать труды греческих и латинских мыслителей общедоступными. Назначает выдающегося ученого – из числа тех, кого сам не один, а целых два раза пощадил в бою, – отбирать для библиотеки книги. Страсть александрийцев к учету оказалась заразной: проводится официальная перепись населения. (Она покажет, что его вражда с Помпеем дорого стоила городу. Гражданская война значительно сократила количество римлян.) Изощренная система шлюзов и плотин явно произвела на него сильное впечатление: Цезарь предлагает осушить зловонные болота в Центральной Италии и превратить их в чернозем. А почему бы не прорыть канал от Адриатики до Тибра, чтобы облегчить жизнь торговым судам? Еще он планирует перестроить гавань в Остии, прозябающей из-за окружающих ее скал и отмелей. Дамба – как в Александрии – откроет порт для больших кораблей. Он дарует гражданство всем, кто преподает в Риме «благородные искусства» [70] или занимается медициной. Он предлагает убрать кое-что из городской скульптуры, которая после Александрии выглядит особенно нелепо; было сложно познакомиться с птолемеевским Египтом и не подхватить там вирус расточительности. Как и сама Клеопатра, не все нововведения Цезаря радостно принимались, не все казались логичными. Сразу после ее приезда, например, он увлекся культом Диониса, греческого бога еще с более сомнительной родословной и экзотическими привычками, чем сверх всякой меры богатая египетская царица. Почти на всех фронтах Цезарь развил бурную активность, демонстрируя маниакальную работоспособность, которая всегда отличала его от конкурентов.

Нигде влияние Востока не ощущалось так явственно, как на триумфах, устроенных Цезарем в конце сентября. Ни один римский военачальник не мог устоять перед соблазном этих тщательно продуманных, хвастливых мероприятий. И у Цезаря был повод провести свой триумф на особенно высоком уровне. Рим долгое время находился в состоянии неопределенности, страдал от затяжной войны и долгого отсутствия диктатора. В городе было неспокойно. Так что же может лучше успокоить людей, чем невиданные доселе одиннадцать дней всеобщего праздника? Полководец превратился в импресарио: в чествовании собственных подвигов в Галлии, Александрии, Понте, Африке и Испании он превзошел самого себя, сознательно или нет соперничая с виденными в Египте представлениями. После масштабных приготовлений и нескольких досадных переносов празднования наконец начались 21 сентября 46 года до н. э. и длились до начала октября. Рим наводнили шумные толпы зрителей, только малая часть которых могла разместиться в гостиницах. Многие ставили палатки прямо на улицах и по обочинам дорог. Толпы устремлялись к столам с яствами, парадам и многочисленным развлекательным действам; в суматохе людей затаптывали насмерть. В Риме украсили храмы и улицы, соорудили временные стадионы, расширили ипподромы. Слава давно уже стала здесь валютой, но никогда прежде не бывало, чтобы сорок слонов с зажженными факелами в хоботах на исходе праздничного дня с музыкой провожали полководца домой. Никогда прежде Рим не видел банкетов с изысканными кушаньями и хорошими винами на 66 000 человек.

Клеопатра, возможно, уже жила на вилле Цезаря в конце лета, когда проходил его египетский триумф [45]. Трубы возвещали его прибытие этим утром; в пурпурной тунике, с лавровым венком на лысой голове, он ехал через городские ворота на колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадями. Толпа приветствовала его розовыми лепестками и аплодисментами. Ликующие легионеры шли рядом в кольчугах поверх туник, горланя хвалебные кричалки вперемежку с непристойными стишками о романтических похождениях за границей. Имя Клеопатры звучало в их куплетах рефреном, Цезарь никогда не отрицал этой своей победы. По традиции в процессии демонстрировались захваченные во время военной кампании ценности и атрибуты покоренных земель. От Марсова поля на севере до Виа Сакра, через Большой цирк и вверх по Капитолийскому холму плыли чучела Ахиллы и Потина, а вместе с ними – огромные картины с изображением Нила и модель Александрийского маяка. Египетская платформа была покрыта черепаховой костью – этот материал был для Рима новинкой и подтверждал кичливые рассказы Цезаря о приобретенных в походе богатствах. Во время каждого триумфа по всему городу устраивались угощения