- Задерживали мы вконец измученных бойцов, - понизив голос, заговорил он. - Еще бы! Всю Прибалтику прошли с боями. В некоторых полках по двести триста бойцов осталось. А тут от Ленинграда отрезали, в мешок попали. Растерялись многие. Пришлось чуть ли не каждого встряхивать и крепкое слово в ход пускать. В общем, наберем сотни полторы бойцов, дадим им командира, политрука и отправляем в обескровленные полки. А какая помощь от таких наспех сколоченных рот? К тому же плохо вооруженных? У немцев танков, снарядов и мин до дуры, а мы патронов вволю не имеем, пять снарядов на пушку даем. Хорошо, что наших моряков прислали да еще курсантов Петергофской школы пограничников. Эти стойкие. Фрицы боятся "черных дьяволов". Но батальоны морской пехоты с каждым днем редеют, в строю и трети бойцов не осталось. Хорошо, что корабельная артиллерия помогает.
- Значит, положение остается угрожающим?
- Да, и очень. Особенно для Кронштадта. Если не заставим гитлеровцев закопаться в землю, худо нам будет. ВЫЛАЗКА В ЛЕНИНГРАД
29 сентября. Для многотиражки необходимы клише. Без них у газеты непривлекательный вид. Кронштадтская типография клише не изготовляет, за ними надо отправляться в Ленинград. А это не легкое путешествие. Хотя залив между Ленинградом и Кронштадтом наш, все же продвигаться по нему так же опасно, как и на передовой. Немецкие снаряды достают всюду.
Стоит на фарватере показаться кораблю, как через несколько минут над ним появляются самолеты или рвутся снаряды. Поэтому в светлое время мало кто пробирается в Ленинград, разве только на быстроходных катерах, по которым немцы редко стреляют, так как попасть в юркий катер трудно - он ведь может покинуть фарватер и маневрировать где угодно.
Вчера в Ленинград отправлялся штабной катер. Я напросился в пассажиры. Мы вышли на рассвете по северному фарватеру. Минут через десять попали под артиллерийский обстрел, но очень ловко улизнули из опасной зоны. В Неву вошли без всяких приключений.
В Ленинграде, несмотря на обстрелы и налеты авиации, на улицах людно. Мужчины и женщины стоят в очередях у закусочных, столовых, пивных и у газетных киосков.
Многие женщины выглядят нарядными, точно они собрались на бал или в театр. Мне навстречу попалась бывшая сослуживица по Дому книги. На ней элегантный темный костюм и удивительно белая кофточка с кружевным воротничком. Любопытствуя, я спросил:
- Что случилось, почему ленинградки вдруг стали франтихами?
Она объяснила по - своему:
- Никакие не франтихи. Просто не хотим остаться в затрапезном. А то некоторые берегли, берегли, приходят на свою улицу, а вместо дома развалины. Так что лучше быть нарядной.
Я побывал дома на канале Грибоедова. В квартире пусто. Окна раскрыты настежь. Может быть, поэтому все стекла целы. Как мы были наивны, наклеивая на них бумажные полоски. Для взрывной волны они не помеха.
Я зашел к соседу - товарищу по перу. Он каким - то чудом оказался дома, расхаживал в халате. Сосед выглядел так, словно он перенес очень тяжелую болезнь: исхудал, оброс щетиной, в углах рта залегли морщинки.
Оказывается, он попал в писательский взвод ополчения, чуть не оказался в окружении, но благополучно вышел из него, пешком добрался до окраины города и в трамвае вернулся домой.
- Немцы от нас в километре были, - сказал он. - С моим зрением, правда, не разглядишь, да я еще очки разбил. Но другие ясно видели, как фрицы перебегали.
В углу его комнаты стояла давно не чищенная, заржавленная винтовка.
- А где теперь ваша воинская часть? - спросил я. Он ответить не мог.
- Многие из наших дошли до трамвайной остановки и поехали по домам. Наверное, повестки пришлют.
Он, оказывается, не знал ни воинского устава, ни того, как нужно обращаться с винтовкой.
Неужели и другие подразделения ополченческой дивизии имели столь необученных и не приспособленных к окопной жизни людей? Разве таким выстоять против дисциплинированных, вымуштрованных и натренированных убийц, против танков и самоходных орудий?
Я посоветовал соседу немедля отправляться с винтовкой в военкомат и сказать, что он только что вышел из окружения и разыскивает свою часть, иначе, если нарвется на формалиста, его обвинят в дезертирстве.
У соседа от волнения выступили на лбу и носу капельки пота. Ему и в голову не приходило, что можно сделать такой несправедливый вывод. Не мог же он воевать с разбитыми стеклами очков!.
Я, видно, слишком зло высмеял его доводы, потому что ополченец мгновенно посерьезнел и пообещал сегодня же вычистить винтовку и сходить в военкомат. Если там будут люди разумные, то его используют в газете. К штыковым атакам он явно не приспособлен.
Два дня назад нелепо погиб ленинградский прозаик Иван Молчанов, написавший роман "Крестьяне". Это был человек отчаянной смелости. Где - то под Ленинградом он остановил бегущих бойцов, пристыдил их и сам повел в атаку. Атака оказалась успешной, она помогла закрепиться другим ротам. За это Молчанова представили к награде. На радостях он угостил своих однополчан водкой и поехал на легковой машине по городу. На Литейном проспекте машина с ходу врезалась в чугунный столб. Молчанов получил сотрясение мозга и, не приходя в сознание, скончался. Глупейшая смерть!
Из Ленинграда не хочется уезжать. Так бы и стоял у гранитного парапета и без конца любовался городом! Но война вскоре напомнила о себе: со всех сторон одновременно заголосили сирены.
Еще днем, получив клише, я договорился со старшиной кронштадтского рейдового катера, что в двадцать часов он захватит меня у набережной Красного флота. Но остаться у парапета мне не позволили настойчивые дежурные соседнего дома. Они требовали, чтобы я укрылся в бомбоубежище.
Спорить с ними не стоило, так как еще не было и девятнадцати часов. Я прошел во двор и остановился у входа в подвал. Сюда сбегались женщины с ребятишками, ковыляли старики с заветным портфелем или саквояжем. В них обычно хранились ценности и документы.
В подвал забираться не хотелось, я стал к стене и закурил. На меня сразу же зашикала дворничиха:
- Брось! Фриц увидит. Курить нельзя.
Пришлось папиросу скрыть в кулаке и курить как на передовой.
Зенитная пальба началась чуть раньше бомбежки.
Все загромыхало вокруг, и в стеклах верхних окон домов замелькали отражения разноцветных вспышек. Какая - то старуха, став на колени посреди двора и воздев руки к небу, принялась громко молиться. А когда грохот усилился, она не выдержала: поднялась и стремглав бросилась в бомбоубежище. И вот в такой, казалось, неподходящий момент вдруг раздался дружный хохот.
- Что, бабуся, и на бога не понадеялась? - спросил парень в рабочей куртке.
