Сейчас уже не езжу. Начались серьезные занятия, много работы. Спешу закончить, чтобы сегодня отправить.
Будь здорова! Твой В.
Я не выдержала разлуки и в декабре 1923 года взяла отпуск на неделю, дала телеграмму Василию Николаевичу и поехала сама в Киев. Он встретил меня на вокзале и отвез в гостиницу "Palace Hotel" на Крещатике (б. Фундуклеевской). Но 31 декабря я переехала на Некрасовскую, где Василий Николаевич жил с матерью Марией Матвеевной и двумя нянями из их нежинского дома. Всем было сказано, что я приехала прямо с вокзала. Новый год мы встречали все вместе в семье Москаленко.
1924 год стал одним из самых замечательных в моей жизни. На первый день Рождества по старому стилю я привезла Василия Николаевича из Киева в Москву. 16 января 1924 года мы расписались в отделении милиции в Гагаринском переулке и взяли двойные фамилии: я — Рудомино-Москаленко, а Василий Николаевич — Москаленко-Рудомино. Иначе нельзя было — фамилии должны были быть у супругов одинаковыми. У меня получилось двойное родство с семьей Москаленко: моя тетя Ольга Яковлевна была замужем за Юрием Николаевичем Москаленко, а я вышла замуж за его младшего брата Василия Николаевича, который был на 10 лет старше меня и с которым мы в 1979 году отпраздновали алмазную свадьбу — 55 лет совместной жизни. Вся моя жизнь с 14-летнего возраста тесно была связана со всей семьей Москаленко — Королевых — Баланиных.
Вечером 16 января мы отпраздновали наше бракосочетание у нас на мансарде в Денежном переулке. Собрались друзья — Костя Радвилович, Юра Высоцкий, Катя Дютель, Мара Зеликина-Сапгир. Был уже нэп, и наша уборщица Александра Кирилловна постаралась нас вкусно угостить. Потом были первые счастливые дни с Василием Николаевичем.
А в конце января, на следующий день после похорон Ленина, совершенно неожиданно к нам в Библиотеку пришел нарком просвещения А.В.Луначарский со свитой, которую возглавлял управляющий делами Наркомпроса Ю.Н.Ган. Луначарский, входя, не поздоровался, уходя, не попрощался со мной. Он осмотрел помещение Библиотеки на 5-м этаже и в мансарде, оно ему понравилось, и он сказал Гану: "Хорошо. Я беру". Повернулся и пошел из квартиры. Свита за ним. Когда я услышала слова: "Я беру", то поняла, что нас будут выселять. У меня, конечно, страшно забилось сердце, я безумно испугалась. На следующий день все выяснилось. Помещение Библиотеки должно быть срочно освобождено под квартиру наркома Луначарского. Тогда говорили, что у него квартира в Кремле, где живет его жена, старая большевичка А.А.Малиновская, а он с актрисой Н.Розенель и ее матерью живет в коммунальной квартире, переделанной из помещения банка Гука на Мясницкой улице, дом 17.
Через 2 дня меня вызвал в Наркомпрос заведующий Главнаукой Ф.Н.Петров (он заменил на этом посту И.И.Гливенко) и сказал: "Милая моя! Должен вам сказать неприятную вещь. Библиотеке надо освободить помещение в Денежном переулке. Ничего не сделаешь. Мы вам поможем, передадим две комнаты в помещении ГАХН[9]". И мне был вручен приказ о нашем переезде.
ГАХН была рядом с нами, на углу Пречистенки и Левшинского переулка в старинном особняке знаменитой Поливановской гимназии. Я осмотрела выделяемое помещение. Это были две маленькие комнатки. Переезд в них был равносилен закрытию Библиотеки. Там даже негде было сложить книги, которые стояли на стеллажах в Денежном переулке. Я получила письменное распоряжение о том, что 12 февраля Библиотека должна освободить помещение в Денежном переулке и что в этот день для перевозки книг прибудут телеги. Но я решила в этот день закрыть Библиотеку, а сама пойти в Наркомпрос, показать, что я на работе. Пришла в Наркомпрос, меня спрашивают: "А как же книги?" Я ответила, что не могу их перевезти, так как это равносильно закрытию Библиотеки. Мне говорят: "Ну вы же должны понять. Это распоряжение начальства. Мы ничего сделать не можем". Я иду к Ф.Н.Петрову. Он на меня сразу набросился: "Ну как же так можно делать? Как же можно?" Я твержу, что такое переселение является закрытием Библиотеки. Вдруг из секретариата донесся невероятный крик и стук. Я первая бросилась туда и увидела человека, который бился в припадке. Я до того испугалась, что бросилась обратно в кабинет Федора Николаевича, встала за его стул и говорю: "Там происходит что-то ужасное". Я никогда не видела эпилептических припадков. Федор Николаевич был врачом, моментально вышел в секретариат, быстро сделал что надо, поставил больного на ноги, вызвал кого-то. Вернулся в кабинет, увидел меня дрожащую и говорит: "Ну как же так. Вы не дрожали от того, что не выполнили приказ. Вы же совершили преступление. Ведь вам в письменной форме было сказано, а вы приехали сюда и задрожали от того, что увидели эпилептика. Вы представляете себе, что там лошади простаивают. Ведь лошадей-то нет. Когда мы еще сможем дать вам лошадей. И вы понимаете, что я не могу оставить безнаказанным такой поступок". Я уже не помню, плакала я или нет, но он меня утешил, и я сказала: "Ну хорошо, давайте перевезем книги, что делать, ничего не поделаешь, нужно перевезти". Через неделю Библиотека переехала в помещение ГАХН. Книги сложили штабелями в двух комнатах, и с разрешения Ф.Н.Петрова мы их не распаковывали, так как некуда было бы поставить. Завалили обе комнаты почти до потолка. Стеллажи пришлось бросить в Денежном переулке. Я получила выговор за неподчинение приказу. И все повисло как-то в нерешенных вопросах.
В конце февраля и марте было затишье. Идти к А.В.Луначарскому с просьбой о новом помещении было бесполезно. Да я его и боялась. Библиотека для читателей была закрыта. Официально это выглядело так: "Учитывая неудобства читателей, вынужденных подниматься на 5-й этаж большого дома (лифт бездействует) и некоторые другие соображения, Главнаука постановила перевести Неофилологическую библиотеку из занимаемого ею помещения на углу Денежного и Глазовского переулков в помещении ГАХН, где для нее выделены две комнаты". Конечно, выселение Библиотеки вызвало резкое недовольство наших читателей и в первую очередь известных творческих деятелей, для которых мы выписывали литературу за границей. Кто-то из знаменитых архитекторов поговорил об этом в ЦК партии с директором Большого театра, членом ЦК ВКП(б) Еленой Константиновной Малиновской. Вопрос дошел до ЦК партии. Очевидно, следствием этого явилась задержка в переселении. Мы продолжали сидеть в Денежном переулке, а книги находились в ГАХН. Я жила в мансарде.
Наконец в начале апреля я получила решение Наркомпроса о том, что Библиотеке предоставляется помещение в здании Исторического музея на Красной площади. Нам выделили "царские комнаты", т. е. три комнаты, специально построенные и оборудованные для Александра III во время строительства Императорского Исторического музея: кабинет, приемная и спальня. Эта квартира, а теперь наше помещение, имела свой вход со стороны Забелинского проезда, напротив Никольских ворот Кремля. Кабинет и приемная были отделаны дубом, в них вели огромные дубовые двери, потолок тоже дубовый, резной, очень красивый. Располагался в этом помещении Музей-Институт Классического Востока (МИКВ), который был создан в 1918 году, но к тому времени все еще находился в стадии организации, хотя насчитывал уже свыше 4000 предметов. К сожалению, вся эта перестановка окончилась закрытием Наркомпросом этого перспективного культурного учреждения. Коллекции МИКВ пополнили фонды Музея изящных искусств, в дальнейшем Музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. А я к тому же нажила себе врага в лице одного из организаторов Музея-Института, в будущем известного востоковеда профессора Всеволода Игоревича Авдиева, а в то время такого же молодого энтузиаста, как и я. К сожалению, это обстоятельство негативно сказалось на наших отношениях. Они восстановились лишь в 1951 году.
