В последние годы жизни Жаботинский начал формулировать свои социальные взгляды, но не завершил эту работу («Идея юбилея», 1931, «Главы из социальной философии Библии», 1936), Душой он тянулся к «библейской революции», а главной целью совершенствования общества считал уничтожение бедности. Развивая свои мысли, он дошел до характеристики режима, похожего на «государство всеобщего благосостояния» наших дней. По его мнению, государство обязано обеспечить всех граждан жильем, пищей, одеждой, лечением и учебой (на иврите эти пять понятий начинаются с буквы «м», отсюда формула «пять мемов»), что же касается остальных потребностей, то надо предоставить каждому действовать по своей инициативе и таким образом осуществить соперничество в «извилистой борьбе», являющейся здоровым и необходимым началом в человеческом обществе.
Жаботинский хотел отложить обсуждение характера еврейского общества на то время, когда будет образовано государство, об этом он писал 2 мая 1935 года Давиду Бен-Гуриону: «Я уверен, что есть сионисты, которым безразлична социальная окраска государства; я один из них. Если бы я убедился, что нет иного пути к государству, как социализм, или даже что это ускорит создание государства на одно поколение, я был бы готов. Более того, государство религиозных фанатиков, в котором меня заставят есть фаршированную рыбу с утра до ночи (ну, нет другого пути) – согласен. Еще хуже: идишистское государство, что для меня означает конец очарования, – ну, нет иного пути – согласен. Я оставлю завещание сыну, чтобы совершили революцию, но на конверте напишу: «Открыть через пять лет после создания еврейского государства». Я неоднократно проверял себя, чтобы убедиться, что я на самом деле так чувствую, и я уверен, что это так».
Главная надежда Жаботинского заключалась в том, что молодежь, носитель активности у всех народов и во все времена, совершит сионистскую революцию. Началом ревизионистского движения в сионистском лагере было создание молодежного движения. До конца жизни Жаботинский рассматривал Бейтар (Союз имени Иосифа Трумпельдора) как вершину его сионистской деятельности, его мечту и надежду, его гордость. С самого начала своей сионистской деятельности он ратовал за создание нового типа еврея, новой породы – «гордой, благородной и беспощадной», породы смелых, уверенных в себе борцов. Эту молодежь он призывал к неповиновению, к смене вех и изменению ценностей. Каждая революция имеет свои законы и свою мораль, и они не всегда совпадают с законами и указаниями властей. В своей статье «Об авантюризме» (1932 год) он призывал нарушать решения правительства мандата о «нелегальной иммиграции»: «…свистеть на их законы и запреты! Британия лишилась права требовать минимального уважения к правилам, которые она установила в Эрец-Исраэль. Все действия в стране являются нарушением справедливости и морали… Прошли те времена, когда мы считали себя обязанными морально поддерживать британский режим даже тогда, когда это не было удобно и приятно. Прошли! Нет их больше»
В разные времена Жаботинский по-разному относился к британской политике в Эрец-Исраэль. Иногда он приходил к убеждению, что открытый разрыв с правительством мандата неизбежен, и, выступая перед комиссией Пиля, даже упомянул возможность замены «опекуна» другой державой, но потом передумал и пытался еще раз предпринять «последнюю попытку» в контактах с Британией. Похоже, что в этом вопросе Жаботинский страдал идеологической амбивалентностью. Он считал, что можно осуществить сионизм при помощи постоянного и непрерывного политического давления на Британию, и она в конце концов склонится перед мировым общественным мнением. Ему казалось, что «еврейская нужда является могучей силой, против который не устоит никакая мировая держава». С другой стороны, как утверждали некоторые руководители национальной военной организации (Эцел) в 1938 –1939 годах, подготовка к освободительной войне против «чужой власти», то есть против правительства мандата, неизбежна. Они замечали у Жаботинского признаки слабости и нежелания до конца исчерпать требования революции. Правда, либеральная основа Жаботинского связывала его руки, когда в час испытания ему приходилось идти на крайние меры. Он неимоверно страдал, когда вынужден был дать согласие на нарушение «сдержанности» после арабского террора. В действительности он утвердил ответные действия только после того, как Шломо Бен Иосиф был казнен в 1938 году. Другая трудность, связывавшая Жаботинского, заключалась в том, что он находился вдали от событий: он отказывался отдавать приказы своим солдатам на поле боя в то время, как сам не мог принять участие в операции. Но он неоднократно высказывал убеждение, что сионизм будет осуществлен только в результате освободительной войны.
В марте 1940 года он писал: «Мы обязаны широко открыть ворота национальной родины евреев перед нашими преследуемыми сородичами, даже если нам для этого придется прорвать ее границы с помощью оружия». За несколько месяцев до этого он разработал план вторжения в Эрец-Исраэль по образцу Гарибальди, в соответствии с которым он должен был отплыть на корабле «нелегальных» репатриантов, высадиться на берегах Эрец-Исраэль и начать вооруженное восстание с захватом правительственных зданий в Иерусалиме.
Организации Эцел и Лехи («Борцы за свободу Израиля») выросли из рядов Бейтара и действовали по его вдохновению. После опубликования «Белой книги» (1939 год) он писал: «Сыны Эрец-Исраэль пишут лучше меня, более метко и ясно. Издали, от имени миллионов любящих и обожающих, я ставлю свою подпись под всем, что они «пишут» и что делают». Таким образом, нет сомнения, что со временем Жаботинский втянулся бы целиком в акции восстания в Эрец-Исраэль, если не под влиянием чувства, то под влиянием логики.
Ибо путь Жаботинского в сионизме был рационалистическим путем и подчинялся строгой логике. На него распространялось талмудистское правило – мудрец ценнее пророка. Многие из его предсказаний были на самом деле результатом его политической мудрости и непоколебимой веры в справедливость сионистского идеала.
Цели, которые он наметил для сионисткого движения, еще не достигнуты полностью. В речи на учреждении Новой сионистской организации в Вене в 1935 году он определил смысл «высокого сионизма»: «…Нечто великое, как буря в своем апогее, как бездна мучений перед приходом мессии», причем цель – не «исправление диаспоры при помощи образцового кусочка земли в Палестине, а ликвидация рассеяния – «исход из Египта» для всех жаждущих родины, который явится концом диаспоры… Еврейское государство тоже не является конечной целью. Это всего лишь первый шаг к осуществлению высокого сионизма. Затем придет время для второго шага – возвращения народа в Сион, исхода из диаспоры, решения еврейского вопроса. Конечная же и истинная цель высокого сионизма проявится только на третьей стадии. Она содержит то, для чего, собственно, существуют великие нации: создание национальной культуры, которая обогатит весь мир, как сказано в Писании: «Ибо из Сиона выйдет Учение».
