Редакция размещалась там же, где и Пубалт, — в здании Главного адмиралтейства. Встретили Вишневского тепло, почти все сотрудники знали его как нештатного автора. Из сохранившихся в архиве заметок видно, что в редакционной жизни новичка занимает все. Вот беглые, окрашенные мягким юмором портретные зарисовки коллег-журналистов «КБФ»:
«С. Виноградов — на вид очень строгий, к начинающим писателям и поэтам относится отечески. Носит ушастую женскую шапку…
В. П. Малышев — незаменимый спецхроникер. Все знает, все видит, все слышит. Галоши носит девятый номер…»
И тут же автопортрет: «Вс. Вишневский — носится по редакции и типографии с утра до вечера. Никак не может закончить свой „Океанский“ дневник».
Всеволод учится тому, чего требует новая профессия: много пишет сам, ищет и находит интересных авторов, дежурит в типографии, занимается правкой.
Перемена службы почти ничего не изменила в бытовом отношении: живет он по-прежнему на Невском, в комнате, которую ему выделил исполком как преподавателю школы, оклад — на том же уровне. Немного выручает гонорар, но все равно с деньгами туговато. В фельетоне несомненно автобиографического происхождения «Как живут и работают газетчики» Всеволод высмеивает представление обывателя о том, что журналисты «„огребают“ лимоны (на тогдашнем жаргоне — деньги. — В. X.) до отвала».
Атмосфера редакционной жизни поглотила Вишневского целиком. Как и среди моряков, он чувствовал себя здесь в родной стихии. И очень скоро уже не удивлялся терпению секретаря редакции, который, стараясь быть деликатным, безуспешно пытался разъяснить начинающему поэту, что слово «валенок» не рифмуется со словом «бутылка»…
Понятен ему был и редактор, расправлявшийся с подобными поэтами быстро, по его любимому выражению, «в темпе». Если «поэт» все же задерживался в кабинете, продолжая развивать тезис о неповторимости и гениальности своих стихов, редактор останавливал его на полуслове и спрашивал:
— Чего вы не любите больше всего?
После этого посетитель, если он был из окологазетной литературной братии, ретировался мгновенно. Замявшегося, не нашедшего что ответить рифмоплета настигал решительный удар. Редактор поднимался с кресла и объяснял — громко, на всю редакцию:
— А я не люблю скверные стихи и тех, кто отнимает время!..
Тем не менее множество начинающих литераторов получало возможность испробовать свои силы на страницах «КБФ». Именно им адресовались регулярно публикуемые беседы под рубрикой «Литературная учеба». В одном из номеров газеты давалась такая, например, установка для молодых: «Редакция „Красного Балтийского флота“ наводнена стихами, поэмами, баснями. В пролетариате пробуждаются яркие творческие силы. Напряженный революционный темп жизни — великолепная почва для всходов новой культуры. Тем необходимее юным искателям новой культуры напряженно учиться во всех областях науки и искусства».
Почему именно эта сторона редакционного быта — общение, сотрудничество с творческой молодежью — больше всего занимает Вишневского? Ответ прост: в нем самом бродят, требуют выхода наружу художнические соки. Правда, сам он этого еще толком не понимает, и литература для него сейчас, с одной стороны, нечто непостижимое и недосягаемое, а с другой — вроде бы посильное каждому. Чтение классиков русской и мировой литературы, античных писателей, проверка своих способностей в различных жанрах — все это поглощало свободное от редакционной службы время. В конце двадцать второго года Всеволод даже участвует в написании коллективного романа «Тайна похищенных документов» (он печатался с продолжением на страницах «КБФ», его герой — балтийский моряк Смелков — совершал невероятные подвиги, но всегда согласно законам приключенческого жанра из воды выходил сухим).
Много сил отдает Вишневский и организации литературного движения, учебы писателей, специализирующихся на военно-морской тематике. Так, он был одним из инициаторов создания Краснофлотской свободной литорганизации писателей и поэтов «Алые вымпела» при редакционно-издательском отделе Морского ведомства и выпуска в 1924 году одноименного альманаха.
Однако основная сейчас для Всеволода работа — журналистская. В редакции он сразу пришелся ко двору и свой «воз» тащил весело, легко и без особых видимых усилий. Как всегда бывает в таких случаях, ему и раз за разом подбрасывали то одно, то другое новое задание или обязанность. В январе 1923 года он назначен помощником редактора (по нынешним понятиям — заместителем). Зримое представление о круге его обязанностей дают хотя бы такие выдержки из распоряжения редактора — под названием «Директива редакции на период с 15 по 21 июля 1924 года» (редактор отбывает в командировку):
«I. В центре внимания Вс. VI съезд РКСМ, конгресс КИМа. Отчеты давать по газетам (ТАСС, видимо, не обеспечивал. — В. К.) с запозданием на сутки, но живо, ударно, с шапками и подзаголовками. Ставить отчеты вместо передовой, размером 100–150 строчек. Особенно пространно дать доклад „Комсомол, армия и флот“. Отчеты обрабатывать т. Вс. Вишневскому. Итоговую статью дам из Москвы…
V. Тов. Вишневскому дать строк на 100 статью: флот наших соседей (Швеция, Норвегия, Дания, Польша, Германия, Финляндия)…
До 20/VII поместить два обзора комсомольских газет на тему: 1) Ленинская учеба; 2) Работа в деревне (обзоры дать т. Вишневскому).
Ответственность за газету, равно как замещение меня на время отсутствия, возложить на т. Вс. Вишневского, которому, помимо всего изложенного, поручаю: 1) Тщательно редактировать материалы; 2) Наблюдать за выполнением директивы; 3) Совместно с т. Вельским (ответственный секретарь редакции. — В. Х.) наблюдать за корректурой и выпуском…
XIV. Никаких лит. страничек и отдельных литер. произведений без меня не давать».
Последний пункт «директивы» невольно рождает в воображении такую картинку: сидит Всеволод в редакционном кресле, перечитывает распоряжение и злится. Или, напротив, понимающе улыбается думая: «Молодец, редактор, кадры свои знает, я ведь и в самом деле хотел было поставить в номер почти что „зарубленный“ им рассказ…»
А в целом — любопытный документ: и редактировать, и организовывать творческий процесс, и самому писать статьи, обзоры — и на все это шесть дней.
В восемнадцатом в Москве закружил его быстротечный роман с молоденькой курсисткой. На Украине, в Новороссийске заглядывались на Всеволода румянощекие и чернобровые девчата, да и сам он не отличался особой застенчивостью.
В моменты затишья на фронтах шумной ватагой выкатывались матросы на утопающую в зелени «магистраль» какой-нибудь Жмеринки и с ходу — «работать на публику». Петро Черномазенко сочным, красивым басом затевал «мужской» разговор, явно рассчитанный на то, чтобы его если не подхватили, то услышали прогуливающиеся по аллее девчата.
