Многое, конечно, доходило до нас только намеками. Мы могли лишь догадываться, что выборы в Думу большевики используют для агитации среди питерских рабочих, что товарищи выступают тайком на фабриках и заводах.
Помню, утром, — электролункт только что начина свою деловую жизнь, два или три раза Сталин заходил к нам. Усталый, он присаживался на диван в столовой.
— Если хотите немного отдохнуть, Coco, — говорила мама, — прилягте на кровать в угольной комнатке. Здесь, в этом гаме, разве дадут задремать…
В комнатах у нас затихало только поздно вечером. Утром и днем непрерывно толкались люди, приходили монтеры, забегали товарищи. Садились пить чай, спорили, читали вслух газеты.
Крохотная комнатка за кухней в конце коридора была самым тихим и спокойным местом в квартире. Там стояла узенькая железная кровать, и Сталин несколько раз отдыхал на ней. Он приходил после бессонной ночи. Поздно затягивались подпольные сходки в дни думской кампании; ему, «нелегальному», бежавшему из ссылки, приходилось после сходок сбивать со следов полицию, ночи напролет бродить по Питеру. Свердлов был вместе с ним. Путая охранников, они пересекали улицу за улицей, проходили переулками. Если попадался трактир, входили туда. За стаканом чая можно было сидеть до двух часов ночи. Если, выйдя из трактира, натыкались на городового, изображали подгулявших ночных прохожих.
Потом можно было снова набрести на извозчичью чайную и среди кучеров в махорочном чаду дождаться утра и спокойно добраться до чьей-нибудь квартиры.
За Сталиным яростно охотились. Ежевечерне надо было придумывать: где провести ночь? Однажды, уходя от нас, он попросил маму:
— Пожалуйста, выйдемте со мной.
Мама ни о чем не расспрашивала. Оделась, вместе со Сталиным вышла на улицу. Они наняли извозчика и поехали, обо всем условившись заранее. По знаку Сталина мама сошла. Он, видимо, сбивал шпионов со своих следов. Дальше он поехал один.
Как-то он позвонил вечером и, не раздеваясь, сказал маме:
— Пожалуйста, Ольга, пойдите сейчас же в Мариинский театр, успеете к началу. — Он протянул ей билет. — Хотелось хоть раз побывать там… Видите, не удается, нельзя…
Он сказал, что в ложе его ждут товарищи, им надо передать несколько слов.
Коба рассказывал, как жил он со Свердловым в ссылке. Долгожданными праздниками были дни, когда приходила почта. За письмами шли несколько километров.
По неписаному распорядку, тот, кто отправлялся за почтой, освобождался от домашних забот.
— Любил я ускользнуть лишний раз на почту, — посмеивался Сталин.
Свердлову поневоле приходилось хозяйничать — топить печку, заниматься уборкой.
Гораздо позже — в девятнадцатом году, незадолго до смерти Свердлова, оба они — Сталин и Яков Михайлович — как-то при мне вспоминали эти далекие дни.
— Сколько раз старался провести тебя, увильнуть от хозяйства. Проснусь, бывало, в свое дежурство и лежу, будто заспался… — говорил Сталин.
— А ты думаешь, что я этого не замечал? — добродушно и весело рассмеялся Свердлов. — Прекрасно замечал.
Удивительной своей мягкостью Свердлов притягивал к себе. Всегда он был одинаково ласков и спокойно приветлив. Запомнились его пышные темные волосы, черная бородка, большие задумчивые глаза на худом лице.
После побега из Нарыма Сталин ездил в Краков для встречи с Лениным.
Много позже я слышала от Сталина, как совершил он это путешествие нелегально, без заграничного паспорта. Смеясь рассказывал он, как напугал двух пассажиров, которые до границы ехали в одном с ним купе. Всю дорогу они громко читали черносотенный листок.
— До того надоело слушать их, — рассказывал Сталин, — что я не выдержал и сказал: «Зачем эту чепуху читаете? Другие газеты следует читать». Не знаю, за кого они меня приняли, но почему-то испуганно переглянулись, встали и, не оборачиваясь, вышли из купе.
В местечке, где Коба сошел, чтобы перейти границу, он никого не знал.
Адрес переправщика, который ему дали, пришлось уничтожить. Было утро. Покинув станцию, он зашагал к базару. Какой-нибудь случай, встреча, думал он, — выручат его. Шумел местечковый базар. Сталин пересек его несколько раз.
И вдруг кто-то остановил его:
— Вы не здешний? Кого-то ищете? Вам, может, негде остановиться? спрашивал местный житель, бедняк по виду.
Что-то было в человеке, внушающее доверие, и Сталин ответил:
— Да, мне надо остановиться здесь не надолго.
— Пойдемте ко мне, — сказал человек. По дороге разговорились: он поляк, сапожник, живет здесь, поблизости. Пришли в его домик; хозяин предложил отдохнуть, разделить с ним обед. Он был радушен и не назойлив, этот бедняк-сапожник.
Он только спросил, издалека ли приезжий.
— Издалека — ответил Сталин. И, взглянув на принадлежности ремесла хозяина, на низенький столик и табурет, стоявшие в углу, сказал: — Мой отец был тоже сапожником, там, на моей родине, в Грузии.
— В Грузии? — переспросил поляк. — Вы, значит, грузин? Слыхал, у вас красиво — горы, виноградники! И царские становые, так же, как в Польше, то ли спрашивая, то ли утвердительно добавил он.
— Да. Так же, как в Польше, — ответил Сталин. — Нет родных школ, но есть становые.
Они молча поглядели друг на друга. «Можно ли ему довериться?» — подумал Сталин. И, решившись, просто сказал:
— Мне надо сегодня же перейти границу.
Хозяин хибарки больше ни о чем не расспрашивал.
— Хорошо! — сказал он. — Я сам проведу вас. Я знаю дорогу.
Когда стемнело, они вышли из дому. У границы, прощаясь, Сталин вынул деньги — он хотел отблагодарить за гостеприимство, за услугу. Но проводник отвел его руку.
— Нет, — твердо произнес он. — Не надо! Я сделал это не из-за денег.
Мы — сыны угнетенных наций, мы должны помогать друг другу. — Он обменялся со Сталиным крепким рукопожатием. — Счастливый вам путь!..
Я слышала этот рассказ много лет спустя, после Октябрьской революции, в Москве. Смолкнув, Сталин задумался. Он точно вглядывался в прошлое.
— Хотел бы я знать, — медленно произнес он, — где сейчас этот человек, что с ним сталось? Как жаль, что я забыл его имя и не могу его разыскать.
Сталина неожиданно арестовали в феврале 1913 года, когда его выдал провокатор Малиновский. Это случилось на благотворительном вечере, который устраивали большевики в здании Калашниковской биржи. О вечере этом у нас говорили много. Рассказывал и Сережа Кавтарадзе, занимавшийся со мной по математике, и Сталин как-то мельком заметил, что вечер должен быть интересным. Во время концерта, когда Сталин присел к товарищам за столик, полицейские подошли и увели его с собой.
