Следующий уровень социальной действительности – уровень символов, коллективных идей и ценностей – благодаря относительной устойчивости представляет собой своеобразную опору для предыдущего уровня. Именно здесь, по мнению мыслителя, сосредоточены основы таких социальных явлений, как язык, знание, культура. Но и этот «фундамент социальной жизни» подвержен стремительным и неожиданным изменениям, поскольку возможны разрывы между знаком и означаемым, символом и символизируемым, идеей и ее предметом. Подобный динамизм смягчается за счет свойственного культуре формализма (здесь Гурвич соглашается с Г. Зиммелем), замедляющего социальные ритмы из-за поиска адекватных форм выражения ценностей, знаков и символов. В данной временной перспективе имеет место «борьба между замедлением и ускорением, которая не сводится ни к чередованию, ни к компромиссу»[597]. Это приводит к своеобразному типу развития, когда «кристаллизованные» в формах идеи, символы, ценности оказываются уже устаревшими с точки зрения социальной динамики и вновь нуждаются в обновлении. Подобная скорость социальной динамики объясняет интуитивную склонность мыслителей формулировать идеи «на будущее», чтобы придать им актуальность. Поэтому так часто в истории случается, что идеи, символы или ценности «опережают» свое время и находят признание только в последующих поколениях. Иное может иметь место при революционных преобразованиях (Возрождение, Реформация, Французская революция), когда социальные процессы пытаются догнать развитие идей и ценностей, но «к сожалению, в истории человечества подобные периоды времени взрывного социального творчества очень коротки по сравнению с другими временными перспективами»[598].
Гурвич не останавливается на данных классификациях и пытается охарактеризовать социальное время, свойственное отдельным формам социабельности. Соглашаясь, что такая классификация может иметь только относительное значение из-за бесконечного разнообразия видов[599], мыслитель считает ее возможной и выделяет шесть временных перспектив, соответствующих трем формам интенсивности социальной интеграции и трем видам социального взаимодействия[600].
Социальная масса как форма интеграции развивается преимущественно в рамках иррегулярного времени, иногда переходя в ракурс обманчивого времени. Первая перспектива характерна для пассивных социальных масс, вторая – для активных. Будущее и прошлое часто проецируется в настоящее, подготавливая почву для утопий и мифов, к которым социальные массы оказываются особенно восприимчивы. Однако «овладение» своими временными перспективами, т. е. их понимание и концептуальное оформление, для этой формы социального единства оказывается невозможным, за исключением тех случаев, когда массы втянуты в революционные преобразования, проводимые ведущими социальными классами и группами (например, новые представления о времени, возникшие в ходе Французской революции).
В рамках общности восприятие времени имеет, как правило, стабильное выражение, что объясняется направленностью этой формы социальной интеграции на сохранение статус-кво между пассивным и активным развитием, на преемственность развития. Социальная динамика сопряжена с попыткой закрепить в символах, нормах и ценностях имеющие место фактические взаимосвязи и потому оказывается континуальной, преимущественно соединяющей настоящее с прошлым. «Овладевая» временем с помощью концепций и символов, данная форма интеграции обнаруживает тенденцию к консерватизму, к поощрению развития «длительного» времени.
Всеединство как форма социальной интеграции, как правило, ориентируется на будущее, в которое проецируются идеалы человеческого общежития. Но если всеединство зиждется на гетерономных заповедях и нормах, то такая проекция оказывается обращенной назад, в прошлое, ко временам откровения этих заповедей. Поэтому фактически для всеединства характерно циклическое представление о времени, ориентиром для которого является золотой век, имевший место в прошлом и грядущий в будущей эсхатологической перспективе. «Обладание» временем и подчинение его общине здесь возможно только через мистико-сакральные церемонии, ритуалы и обряды, которые, в свою очередь, задают ритм социальной динамике общин-всеединств. Эти последние оказываются подчиненными своим ритуалам и обрядам. Такая временная перспектива не дает возможности для целерационального социального творчества, поэтому по мере того как общины, базирующиеся на принципах всеединства, формулируют для себя рационализированные цели и способы их достижения, они начинают распадаться и реконструироваться в общности.
Остановимся теперь на трех видах социального взаимодействия, о которых говорит Гурвич. Для такого вида, как разграничение, иррегулярность времени представляет обычную ситуацию: конфликты, антагонизмы или, наоборот, проявления солидарности и любви предполагают разнонаправленность социальной динамики. Интенсивность эмоциональной составляющей этой динамики (страхи, симпатии, сомнения) напрямую зависит, по мнению ученого (который в этом аспекте повторяет идеи своего наставника Л. И. Петражицкого), от скорости протекания данных эмоций. Но социальное развитие устанавливает определенные рамки для стабильных форм проявления этих эмоций, что дает начало мистическим обрядам посвящения, национальным стереотипам поведения, социальным иерархиям. Таким образом, иррегулярное время дополняется запаздывающим или длящимся временем.
Применительно к сближению можно констатировать только эффективность этих двух последних временных перспектив (запаздывающего и длящегося времени): сближение подразумевает доверие, понимание и способность координации, что, по мнению Гурвича, вырабатывается только с течением времени. Поэтому иррегулярность оказывается несвойственной данному виду социального времени, концептуализация которого также представляется трудноосуществимой.
Смешанная форма взаимодействия, сочетающая в себе элементы как сближения, так и разделения, является наиболее распостраненной в современном обществе. В действительности в этой форме происходит сочетание и уравновешивание противоположно направленных эмоций, что служит нормативации социального общения. Так, из желания обменять товар и страха при этом его потерять рождается договор как форма нормативации социального взаимодействия. Все подобные нормативные или организованные проявления взаимодействия зарождаются именно на рубеже сближения и разграничения и способны сочетать сразу несколько временных перспектив. Например, при заключении договора актуальным оказывается опережающее себя время (проецирование результата в будущее), а при его исполнении – запаздывающее время (желание сторон получить причитающееся раньше назначенного срока), в случае споров и неясностей – обманчивое время (несовпадение ожиданий сторон договора)[601].
Гурвич продолжает начатую им классификацию временных перспектив применительно ко всей разработанной им микро– и макросоциологической структуре общества. После изучения времени различных форм социабельности мыслитель дает детальный, хоть и лишенный научного интереса, анализ временных перспектив множества выделенных им видов социальных групп (по длительности, по открытости доступа и т. п.). Подобный анализ временных перспектив, выглядящий весьма натянутым, Гурвич проводит и в отношении других видов социальных групп (более 50). Здесь, так же как и в других разделах своей «динамичной» социологии, мыслитель подчеркивает вероятностный и нестабильный характер социальных процессов – процессов протекания социального времени. Даже если извне группа может казаться устойчивой формой взаимодействия, ее глубинный анализ вскрывает множество конфликтов, характерных для внутренней жизни группы. Поэтому ученый указывает на то, что, несмотря на кажущуюся стабильность социальных групп, их социальное время очень изменчиво и подвижно[602].
В качестве примера можно привести один из видов классификации – по длительности существования. Так, в группах длительных (существование которых связано с волей или существованием их членов – семья, предприятие и т. п.) и постоянных (государство, церковь и т. п.) преобладает задерживающееся на себе время, время альтернативы между задержкой и ускорением, а также циклическое время. Эти группы способны контролировать и иногда даже концептуализировать свое время. Для кратковременных групп (митинг, толпа и т. п.) характерно опережающее себя время и иррегулярное время. Данные группы могут воспринимать свое время, но к его концептуализации оказываются неспособны – они заимствуют соответствующие атрибуты (календарь, времяисчисление и т. п.) у глобальных обществ или у социальных классов[603].
